Песах Амнуэль - Расследования Берковича 11 [сборник]

— Господи, какой ужас… — пробормотала Наташа. — Старый человек… И что теперь с ним будет? Ты его арестовал?

— Пока Лихтман под домашним арестом, обвинение я предъявлю завтра, — сказал Беркович.

— Теперь я всегда буду осматривать ключи, прежде чем брать в руки, — заявила Наташа.

— Надеюсь, — осведомился Беркович, — ты не думаешь, что я собираюсь тебя отравить?

— Ты — нет, — сказала Наташа, — а вот твои клиенты…

— Боря, — сказала Наташа, — если ты не хочешь гулять с Ариком, так и скажи, я пойду сама. У тебя неприятности на работе?

— Неприятности? — пробормотал Беркович, уже час сидевший перед телевизором и не обращавший внимания ни на жену, ни на сына. — Можно это и так назвать…

— Мы с Ариком прогуляемся, — решила Наташа, — а когда вернемся, ты все мне расскажешь.

Беркович не ответил и переключил канал — ему надоело смотреть крутой американский триллер, в котором все было ясно с первых же кадров. «Господи, — подумал он, — в деле Шустера все тоже было ясно с первой же минуты, когда соседи позвонили в полицию и сказали, что слышали выстрел»…

Сначала по вызову выехала оперативная бригада сержанта Теплицкого. Дверь в квартиру Шустера была не заперта, полицейские постучали, а потом вошли и обнаружили хозяина лежащим посреди салона. Под головой успела натечь небольшая лужица крови. Пистолет системы «беретта» лежал в ладони убитого, а на виске была видна огнестрельная рана со следами пороховой гари, и это указывало на то, что выстрел был произведен в упор.

Может быть, с поиском преступника пришлось бы повозиться, но Теплицкому повезло — оглядев салон внимательным взглядом, он увидел на вешалке две куртки, одна из которых наверняка принадлежала хозяину. А кому принадлежала вторая?

Позвали соседей — тех самых, что вызвали полицию. Это были супруги Дихтеры, знавшие много лет не только самого Эуда Шустера, но и всех его приятелей, а также бывшую жену, сбежавшую в Америку, и двух детей, уехавших за океан с матерью. Хава Дихтер уверенно заявила, что одна из курток («Вот эта, более потрепанная») действительно принадлежит Шустеру («Какой кошмар, неужели его убили?»), а вторая — одному из приятелей хозяина по имени Давид. Приятели-то они, конечно, приятели, но с некоторых пор между ними пробежала черная кошка — Дихтеры слышали из-за стены, как Эуд и Давид ссорились, причем на очень повышенных тонах, а как-то («Это было месяц назад, сержант, или чуть раньше») гость кричал, что убьет Эуда, если тот… А вот что именно «если», ни Хава, ни ее муж Арон толком не расслышали.

По горячим следам сержант Теплицкий отправился домой к Давиду, фамилия которого была Ройзман. Полицейским удивительно повезло — случается же такое: в кармане куртки оказалась повестка из армии, вызов на резервистские сборы, и там была указана не только фамилия, но и адрес, и номер удостоверения личности.

Давид Ройзман был дома — принимал душ. Он долго не открывал, а когда предстал перед Теплицким с полотенцем, намотанным на бедра, то даже не сделал вид, что удивлен. Пока задержанного везли в управление, Беркович успел вызвать из базы данных сведения о Ройзмане, давно состоявшем в полиции на учете, поскольку уже имел две судимости. Однажды он получил год тюрьмы за грабеж, а во второй раз суд ограничился условным осуждением.

И что интересно — у Ройзмана действительно были основания не любить Шустера. Оказывается, оба проходили по одному делу, оба получили по два года условно просто потому, что все улики против них оказались косвенными. И хотя судьи были убеждены, что старушку с улицы Розовски ограбили именно Шустер с Ройзманом, доказать это не удалось. Старушку грабители не тронули, разве только попугали немного, а вот деньги и ценности из квартиры исчезли. Немалые деньги, кстати, и немалые ценности: на четверть миллиона шекелей, богатая оказалась стурашка. Грабителей, которые были в масках, она не опознала, даже одежду не смогла припомнить, такой у бедняжки оказался шок.

До той истории Ройзман и Шустер были друзьями — не разлей вода. А после суда отношения испортились, об этом и соседи рассказывали. Похоже — во всяком случае, Беркович, подумав, пришел к такому заключению, — что Шустер не поделился с Ройзманом награбленным. Что он наговорил приятелю, было пока неизвестно, но Ройзман остался, видимо, убежден, что Шустер его «накалывает», а такое, естественно, не прощается.

Вот Ройзман и убил бывшего приятеля и подельника. Но убийцей он никогда не был — грабил, да, мог ударить, но, согласно всем имевшимся сведениям, склонности к «мокрухе» не имел. Но, тем не менее, Шустера убил — и чем больше Беркович общался с задержанным, тем яснее ему это становилось.

Мотив был налицо — бесспорный мотив. На «беретте», кроме пальцевых отпечатков убитого, оказались и следы Ройзмана, причем лежали они поверх следов Шустера. И еще куртка Ройзмана на вешалке — наверняка он ее забыл на месте преступления, все-таки на убийство пошел впервые, а может, и готов к нему не был, вот и впал в душевное расстройство, проще говоря — так перепугался содеянного, что бежал из квартиры, себя не помня.

Судя по всему, дело обстояло следующим образом. Ройзман явился к Шустеру, чтобы в очередной раз потребовать невыплаченную долю. Хозяин в очередной раз заявил, что денег у него нет. Гость вышел из себя и начал угрожать. Возможно, дошло до драки, и Шустер вытащил свой пистолет, который лежал у него в тумбочке под телевизором. Дальше понятно — Ройзману удалось перехватить руку Шустера, вывернуть ее, и в этот момент грянул выстрел.

Разумеется, произошедшее можно было квалифицировать, как убийство в порядке необходимой самообороны, но проблема заключалась в том, что на всех допросах Ройзман утверждал одно и то же: Шустера не убивал, драки между ними не было, куртку свою забыл на вешалке, это правда, но забыл вовсе не в день убийства, а предыдущим вечером, когда действительно приходил ругаться и пару раз съездил хозяину по морде, а потом ушел в гневе, оставив куртку. На другой день пришел за ней, дверь оказалась не запертой, вошел и обнаружил Шустера мертвым посреди салона.

И удрал, конечно: издалека уже была слышна полицейская сирена.

А пальцевые следы на пистолете? Об этом Ройзман вообще не помнил. Стресс. Шок. «Что хотите делайте, инспектор, но не убивал я этого подонка!»

— Ну так что у тебя за проблемы? — спросила мужа Наташа, вернувшись с прогулки и уложив сына спать; Арик похныкал, но соска его быстро успокоила.

— Понимаешь, — протянул Беркович, выключив телевизор, — по всем признакам выходит, что некто Ройзман убил некоего Шустера. Все улики против него, причем улики неоспоримые. Он мог бы облегчить свою участь, честно рассказав, как было дело — а было это, похоже, убийство в порядке самообороны. Но Ройзман утверждает, что не убивал. И ведь он не дурак — знает, что если суд ему не поверит (а суд ему наверняка не поверит), то влепит по полной программе. Не понимаю я этого человека!