Песах Амнуэль - Расследования Берковича 11 [сборник]

— Ясно, — сказал Беркович.

Пожалуй, теперь действительно все было ясно. Оставалось «малое» — вычислить преступника.

— На самом деле землячество — настоящий клубок змей, — рассказывал Беркович полчаса спустя эксперту Хану, придя к нему в лабораторию. — Там ведь немалые деньги крутятся, а Бокштейн распоряжался финансами. Лещинский утверждает, что его все любили, но это ему или мерещится, или он просто водит меня за нос. Брук дал больше информации, но можно ли доверять журналисту бульварной газеты? Как бы то ни было, один человек точно хотел избавиться от Бокштейна. А привычки Бокштейна знал каждый — в частности, то, что он любил сосать ледяные кубики.

— А! — воскликнул Хан. — Я понял! Отравлен был кубик со льдом, а вовсе не коктейль в бокале!

— Именно. Бокштейн взял из вазы ледяной кубик, опустил в бокал, подождал, чтобы коктейль немного охладился, потом достал кубил и начал сосать. Вот почему концентрация яда в бокале оказалась такой маленькой.

— Ловко! Но это все равно не объясняет фактов — ведь отравленный кубик мог взять из вазы кто-нибудь другой.

— Не мог, в том-то и дело. Бокштейн любил особый лед — с добавками, кубики получались цветными: розовыми, зелеными, сиреневыми… Лично ты взял бы такой кубик? Нет, ты подумал бы: «Странный цвет, лучше не надо», и взял бы из вазы обычный — белый. Убийца дождался, когда Бокштейн, разговаривая с журналистом, взял себе бокал с коктейлем, и положил в вазу с ледяными кубиками еще один — зеленоватого оттенка, единственный среди белых. Никто бы не взял такой кубик, а Бокштейн предпочел именно его.

— Ловко, — повторил Хан. — И что, убийца принес на вечеринку отравленный лед в кармане?

— В термосе, естественно!

— Значит… — начал эксперт.

— Нужно найти гостя, который имел при себе небольшой термос.

— Такая работа тебе нравится, — заметил Хан. — Ищи.

— Прошло уже столько времени! — пожаловался Беркович. — Если бы гостей обыскали сразу, то еще можно было бы надеяться… А сейчас? Погоди-ка! — вспомнил инспектор. — Я, кажется, знаю, кто убил Бокштейна.

— Кто же? — поинтересовался эксперт.

Но Беркович уже шел к выходу и не слышал вопроса.

Был одиннадцатый час вечера, когда инспектор позвонил в дверь квартиры Зильберманов.

— Я ненадолго, — извинился он, войдя в салон. Аркадий Зильберман, похоже, уже собрался спать — на нем была теплая пижама и тапочки на босу ногу. Илона, его жена, которую, по словам Брука, пытался увести покойный Бокштейн, смотрела телевизор и, кивнув Берковичу, отвернулась к экрану, где кто-то кому-то заламывал за спину руку, а кто-то третий вопил нечеловеческим голосом, направляя пистолет в спину кому-то четвертому. Самое подходящее кино.

— У вас есть китайский термос? — громко спросил Беркович, обращаясь к Илоне и игнорируя Аркадия.

— Был когда-то, — вместо жены ответил Аркадий.

— Как — был? — удивилась Илона. — И сейчас есть. А зачем вам, инспектор? Да еще на ночь глядя?

— Я его потерял, — Аркадий не смотрел на жену, но в голосе его чувствовалось напряжение, на которое трудно было не обратить внимание. Илона была, однако, слишком увлечена сериалом и сказала, не отрывая взгляда от экрана:

— Аркаша, у тебя совсем нет памяти. Ты поставил футляр с термосом в нижний ящик кухонного шкафа, когда вернулся со вчерашней вечеринки. Я его сама там видела час назад.

— Покажете? — теперь Беркович обращался уже к хозяину квартиры, который переминался с ноги на ногу, глядя в окно, будто ученик, вызванный к доске.

— Зачем вам? — повторил Бокштейн вопрос, заданный недавно Илоной.

— Вам непременно нужно, чтобы я ответил? — пожал плечами Беркович и пошел в кухню.

Футляр с китайским термосом — небольшим, меньше, чем на поллитра — действительно лежал в нижнем ящике шкафчика.

— Я возьму эту вещь с собой, — сказал Беркович, — а вас попрошу утром, в девять часов, приехать ко мне для допроса. Управление полиции, второй этаж.

— Зачем вам этот старый термос, старший инспектор? — спросила Илона, не отрывая взгляда от экрана, когда Беркович шел к двери.

— Спросите у мужа, — ответил Беркович. — И объясните ему, что не нужно делать глупостей.

Завтра утром, — подумал он, — нужно будет прежде всего зайти к прокурору Богашу и получить предписание на арест. В том, что эксперт обнаружит на стенках термоса следы яда, старший сержант не сомневался.

— Я вполне допускаю, что Саша мог покончить с собой, — мрачно сказал Марик Тростановский, отвечая на вопрос инспектора Берковича. — Переезд очень трудно ему дался. Там он был на хорошем счету, лучший программист уважаемой компьютерной фирмы. А здесь? Жена его бросила через месяц после приезда и дочку с собой забрала, языка он не знал, работы не было…

— О языке и работе потом, — прервал Беркович посетителя. — А вот жена — это могло быть причиной. Почему она его бросила?

— У Саши все могло стать причиной! — воскликнул Марк. — Он был очень чувствительной натурой. Весь на нервах. Я его много лет знал — еще по институту.

— Так что же его жена? — напомнил вопрос Беркович.

— Майя? Она предала Сашу. Оказывается, она еще за полтора года до переезда в Израиль завела любовника, и они договорились, что как только окажутся в Тель-Авиве, то каждый оставит свою семью.

— Тот мужчина тоже был не свободен? — спросил Беркович.

— Хорошее выражение: «Не свободен»! — хмыкнул Тростановский. — Впрочем, именно так и было. Майя ушла от Саши и Олю забрала, а Миша бросил Любу. Каждый оставил своей бывшей половине письмо — мол, так и так, создаем новую семью, подаем на развод… Очень романтично, особенно через месяц после репатриации, когда вообще не знаешь, на каком ты свете!

— Как перенес Александр измену жены? — спросил Беркович. — Ведь после того события прошел год прежде чем он покончил с собой.

— Плохо перенес, а вы как думали? — вскинулся Тростановский. — Вы лучше Майю об этом спросите!

— Спрашивал, — сказал Беркович. — Она утверждает, что виделась с бывшим мужем только у адвоката и в раввинатском суде, когда развод оформляла. Никакой вины за собой не чувствует.

— Еще бы, — передернул плечами Тростановский. — Женщины все такие…

Беркович не был в настроении обсуждать характеры женщин, сбежавших от мужей к любовниками. Фактом оставалось одно: Александр Майер, тридцати одного года, программист, разведенный, житель Тель-Авива, покончил с собой, повесившись на кухне в своей съемной квартире. В том, что имело место именно самоубийство, сомнений у инспектора не было — эксперт Рон Хан сделал вполне однозначное заключение. Проблема была в другом. Через неделю после похорон Александра, когда закончился траур, Майя пришла в полицию и потребовала передать ей драгоценности, оставшиеся от бывшего мужа.