Эд Данилюк - Трезуб-империал

— Ну да… — нерешительно протянул Северин Мирославович.

— Если надо всем довлеет историческая неизбежность, Польше и Венгрии следовало пасть, как до этого пали русьские страны. Ан нет. Батый ушел, и Польша и Венгрия выжили. Теперь представьте себе, что хан Угэдэй умер на год раньше. И тогда точно такое же чудо случилось бы для Галицко-Волынской земли. Хан Угэдэй также мог умереть и на год позже, и тогда двое из трех врагов Малой Руси, Польша и Венгрия, лежали бы в руинах, как и галицко-волынская земля. Понимаете? Однако все кончилось наихудшим из возможных вариантов — страна разорена, враги остались нетронутыми… — Марта Фаддеевна повернулась, чтобы увидеть реакцию Северина Мирославовича.

— Интересно, — сказал тот несколько растерянно.

— Я вас опасаюсь! — прошипела старуха. — У вас такое богатое воображение! — Она легко перепрыгнула через бурный поток, несший дождевую воду из двора ПТУ на проезжую часть. — Исчезновение королевства Руси было не меньшей случайностью, чем спасение Польши и Венгрии за век до того. Чтобы государство Романа Великого кануло в Лету, требовалось, чтобы подряд, одно за другим, произошли четыре маловероятных события…

— В мелкой, ничего не значащей стычке погиб монарх, — Сквира почесал лоб, вспоминая. — В тот же день погиб его младший брат и наследник. Был отравлен и умер бездетным их племянник. Умерла бездетной дочь младшего брата, жена унаследовавшего через нее государство нового правителя.

— Вот именно. Четыре раза подряд ключевые фигуры этой странной истории умирали молодыми, не оставляя после себя наследников мужского пола. Какие шансы, что такое случится один раз? А что произойдет во второй? Ну, как у вас с математикой? Четыре маловероятные события, случившиеся одно за другим?

— Да, это все действительно звучит довольно странно, — развел руками Сквира. — Но… Какая разница, случайность или закономерность погубила государство Романовичей?

— Для Ревы, человека, который любит свой город? Столицу того испарившегося королевства?

— Почему же тогда он защищал теорию неизбежности гибели этой страны?

— Думаю, так Оресту было проще с этим сжиться, — пожала плечами старуха. — Не так горько и обидно.

— Да, наверное, — вздохнул капитан.

— Там было еще одно ключевое лицо — боярин Дмитро Дедько, наместник князя на Галичине. На нем держалось хрупкое равновесие сил в этой части Европы. Однако к тысяча триста сорок девятому году он умер. Польский король Казимир ІІІ немедленно заручился нейтралитетом монголо-татар и захватил галицкую часть княжества. Это был конец Галицко-Волынской Руси. Через сто пятьдесят лет после ее основания Романом Великим. …

Сквира и Кранц-Вовченко подошли к музыкальной школе. Из двухэтажного здания доносились фортепианные аккорды, завывания труб и нежные голоса скрипок. Тут же, напротив, через улицу, находился райотдел милиции. У входа, под навесом, курили двое сержантов. Увидев Сквиру, они несколько подобрались и дружно ему закивали.

— Ну, и в качестве анекдота, — добавила Марта Фаддеевна, — поверите вы или нет, но разрозненные земли державы Романовичей продолжали оставаться автономными еще на протяжении ста лет после этих событий, а их королевский статус продержался вообще вплоть до тысяча девятьсот восемнадцатого года.

Отстраненная, несколько насмешливая манера говорить сейчас куда-то пропала. Вместо сухой циничной старухи Сквира видел увлеченную женщину.

— Еще шестьдесят пять лет назад в составе Австро-Венгрии существовало Королевство Галичины и Володимерии.

Сквира нырнул в калитку ограды Успенского собора и повел Кранц-Вовченко по дорожке к боковым дверям, служившим входом в краеведческий музей.

— Все эти погибшие короли и нерожденные дети, альянсы и союзы, жадные родственники и яды, амбиции и нереализованные перспективы… Я не понимаю, как могло случиться, что история, которой уже более шестисот лет, оказалась связана с гибелью двух человек в наше время?

В коридоре музея стояли Дзюба и Часнык. Валентин Александрович застегивал пуговицы своего черного пальто, следя, чтобы длинные седые волосы не попали под воротник. К ноге его был прислонен солидный темно-коричневый зонт.

— О! Марта! — вскричал он. Наклонился и поцеловал руку старухе. Потом повернулся к Сквире и не менее жизнерадостно поприветствовал: — Капитан!

Северин Мирославович кивнул.

— Знаю, знаю, — загремел Дзюба, — у вас здесь небольшая кулуарная встреча. Совещание в Филях. Князь москворецкий не приглашен. Не волнуйтесь, я как раз ухожу.

— Валентин, — Кранц-Вовченко заносчиво выпрямилась и задрала подбородок чуть ли не к потолку, — я думала, ты уже уехал.

— Ты в это селение примчалась первой, — Дзюба расплылся в широчайшей улыбке, — тебе первой и уезжать. — Он обратился к Часныку: — Кстати, очаровательнейший город у вас, Алексей Тимофеевич. Поразительное смешение эпох!

— Это да! — Часнык не заметил сарказма в словах гостя и тоже улыбнулся.

Валентин Александрович вновь повернулся к Марте Фаддеевне.

— Мы ведь живем в одной гостинице? Ужин при свечах? Вечеря в ресторане «Дружба»? Там подают великолепнейшие деруны!

— Сегодня футбол, — холодно ответила Кранц-Вовченко. — Сам понимаешь…

— Ну, завтра! Завтра футбола нет? Ты ведь не против со мной отобедать?

— Обязательно. Перед твоим отъездом. За час до поезда.

Дзюба расхохотался и погрозил старухе пальцем.

— Ты неподражаема! Кстати, посмотри мои монеты. У меня есть несколько на… — Он скосил глаза на капитана и закончил: — …обмен. — Дзюба вытащил из кармана конверт и протянул ей. Вновь слегка поклонился и пошел к двери. Уже держась за ручку, обернулся: — Марта, если тебе наскучат эти зануды, я всегда готов носить тебя на руках!

— Ага, — скривилась она, — и отнести прямо к коллекции, чтобы поискать в ней что-нибудь достойное твоего внимания…

Дзюба поднял руку в прощальном жесте и скрылся в дымке дождя.

— Уф, — выдохнула Марта Фаддеевна и перешла на украинский язык. — Он невыносим! Чего он от тебя хотел, Олекса?

— Пройдемте внутрь, — пригласил Алексей Тимофеевич. — Чаю употребим.

Они двинулись через залы музея.

— Дзюба оставил номер своего киевского телефона, — заговорил Часнык. — Просит, чтобы я звонил ему, если обозначатся какие монеты. Говорит, даст хорошую цену.

— Его бы в учебники капитализма! — хмыкнула старуха, огибая стенд с орудиями каменной эры, найденными на территории города. — А больше он ничего не хотел?

Часнык рассмеялся.

— Хотел. А как ты узнала?

— Я не первый день на свете живу, — надменно заявила Кранц-Вовченко.

— Ну да, — Часнык перешагнул через сложенные на полу пирамидкой чугунные ядра и продолжил: — Он просил, чтобы я озаботился коллекцией Ореста. Золотые горы сулил, если я его предупрежу, когда сюда залетит какой охотник до наследства…