Александр Аввакумов - Поверженый король

— Пока ждали его, пока разбирались, кого поднимать, с убийством уже разобрались на месте. Необходимость в этом автоматически отпала, — произнёс дежурный и положил трубку.

Услышав гудки отбоя, я положил трубку на рычаг телефона. Я открыл сейф и, взяв необходимые документы, направился в суд.

Я вошёл в здание суда. Спросив охранника, как пройти в зал заседания, я поднялся на второй этаж. Около зала толпилась довольно большая толпа друзей Лобова, которые, увидев меня, сразу же замолчали. С десяток глаз посмотрели на меня с явным страхом, в других же, как мне показалось, было больше любопытства, чем ненависти.

Валентина, жена Лобова, стояла в сторонке от этой толпы и, волнуясь, перебирала концы своего шарфа. Увидев меня, она отвернулась в сторону и, сделав вид, что не заметила меня, подошла к Батону.

Я вошёл в зал последним. Выбрав место, я присел на лавку и стал ждать начала суда.

— Встать, суд идёт, — сказал секретарь суда, и все присутствующие в зале поднялись со своих мест.

Проверив полномочия адвоката, суд приступил к рассмотрению дела. Неожиданно для всех со скамьи подсудимых поднялся Лобов и заявил об отводе своего адвоката. Его заявление прозвучало словно гром среди ясного неба. Я увидел удивлённое лицо Разина, который, как рыба, выброшенная из воды на сушу, беззвучно шевелил губами. Лицо Васильева на миг побелело, но в следующий момент он сумел взять себя в руки и с интересом посмотрел на Лобова.

— Подсудимый, Вы даёте отчёт своим словам? — спросил судья. — Вы знаете, что суд не может рассматривать это дело в отсутствие у Вас адвоката?

— Да, Ваша честь, я знаю об этом и прошу Вас назначить мне государственного адвоката, — ответил Лобов.

— Начинается, — подумал я про себя. — Сейчас судья отменит заседание и перенесёт рассмотрение на следующий срок.

Судья поднялась с кресла и, окинув зал взглядом, сказала, что суд откладывается. Новый срок заседания она сообщит дополнительно.

Я вышел из зала и направился на улицу. Около здания Верховного суда стояла жена Лобова и внимательно слушала Разина, который что-то объяснял ей, жестикулируя. Насколько я понял, Разин не знал, что ему сейчас предпринимать, защищать ли Лобова дальше или уезжать к себе в Москву. Проходя мимо них, я услышал, как Разин сказал Валентине, что он без согласия Лобова больше этим делом заниматься не будет.

Для меня всё стало ясно, Лобов в очередной раз сломался и отказался от уже хорошо отрепетированного спектакля. Теперь всё зависело от политической воли нашего руководства.

Меня всё чаще и чаще мучили боли в сердце. Иногда они становились столь нестерпимыми, что я, закрыв свой кабинет на ключ и приняв лекарства, ложился на стулья и минут пятнадцать лежал без движения. Почему я не уходил на бюллетень, я не знаю до сих пор. О моей проблеме каким-то образом узнал Фаттахов. Он вызвал меня к себе и, стараясь быть строгим, заговорил:

— Мне непонятно твоё упрямство, Виктор Николаевич, словно ты пытаешься кому-то что-то доказать. Ты почему не возьмёшь хоть три дня отдыха, если не хочешь выходить на бюллетень? Кому вообще это всё нужно? Ты думаешь, что это оценит руководство МВД? Ты ошибаешься. Системе ты нужен здоровый. Система автоматически отторгает всех больных.

— Ринат, время ещё не то, чтобы я спокойно ушёл на бюллетень. Вот пройдёт суд над Лобовым, и я займусь своим здоровьем.

…Я вошёл в здание Верховного суда и направился в знакомый мне зал. На этот раз представителей Елабуги практически не было. Около окна стояли жена Лобова и Хлебников. Увидев меня, жена Лобова поздоровалась со мной и отвернулась.

В зале, кроме представителей средств массовой информации, больше никого не было. Лобова ввели под конвоем. Он был чисто выбрит и держался довольно бодро.

Заседание протекало довольно вяло. Лобов признал все факты своей преступной деятельности и попросил прощения у родственников расстрелянных милиционеров и сына Шигапова. Защищал его государственный защитник, который особой активностью не отличался, всё больше молчал или соглашался с председательствующим. Меня допросили во второй половине дня. Моё выступление не вызвало особой реакции ни у Лобова, ни у его родственников.

На другой день суд вынес приговор. Лобов был признан организатором бандитской группировки, ему была вменена организация целой серии убийств и преступных захватов предприятий. В результате всей этой совокупной преступной деятельности Лобов был осуждён на двенадцать с половиной лет. Услышав приговор суда, Лобов вздрогнул. Он повернулся ко мне лицом и выкрикнул:

— Абрамов, первое, что я сделаю, когда я освобожусь, я убью тебя. Поэтому прошу тебя, ты не умирай сам, дождись меня.

Все посмотрели на меня. Чувствуя на себе десятки глаз, я молча улыбнулся и помахал ему рукой.

Суд закончился, я вышел из здания и медленно направился в сторону министерства. Мне верилось и не верилось, что я мог перебороть столько недругов, чтобы добиться этого результата. Вроде бы мне нужно было радоваться, что я довёл до логического конца это первое заказное убийство в новейшей истории республики, успешно ликвидировал бандитское формирование, но, к моему удивлению, радости я почему-то не испытывал, в душе была пустота.

Нужно отдать должное, Лобов был достойным соперником. Однако почему был, он им и оставался, потому что все эти двенадцать с лишним лет он будет постоянно бороться со мной. Именно горевшее в нём чувство мести ко мне не позволит ему скатиться в зоне до самого низа тюремной иерархии.

Я каждый раз в течение всех двенадцати с половиной лет его отбытия наказания буду дважды в год получать его телеграммы, в которых будет всего пять слов — «Абрамов, не умирай, дождись меня». Однако это всё будет потом, а пока я возвращался к себе на работу, где меня ожидали новые нераскрытые преступления.

Через месяц из Москвы вернулся мой наградной лист. Его отозвали по приказу нового министра внутренних дел республики. Я невольно вспомнил слова старого мудреца, сказанные полководцу Ганнибалу: «Ганнибал, ты научился побеждать врага, но никак не можешь научиться получать за это почести и награды».

Освободившись из мест лишения свободы, Лобов окончательно перебрался жить в Мордовию, где отбывал свой срок лишения свободы. Он поселился в практически заброшенной людьми деревне и через месяц перевёз туда свою семью. Раза три он приезжал в родной город. Друзей у него в городе не осталось, многие из его верных ребят уже давно сложили головы на полях криминальных боёв. Он проходил по улицам и его, некогда могущественного в городе человека, никто не узнавал.