Ю Несбё - Нож [litres с оптимизированной обложкой]

Кайя взяла чашку с чаем, которую подал ей врач, и посмотрела на собеседника. Психотерапевт понял: она знает, что он с нетерпением ждет окончания истории.

– Соня погибла. Отец тоже. А вот парень выжил.

Эрланд нарисовал в блокноте три вертикальные черточки. Две из них перечеркнул горизонтальной.

– Вы чувствуете вину? – спросил он.

– Разумеется. – На ее лице было написано удивление. Услышал ли Мадсен тень раздражения в ее голосе, или же ему показалось?

– Почему разумеется , Кайя?

– Потому что это я ее убила. Я убила человека, в котором не было ни капли зла.

– Вам не кажется, что сейчас вы слишком строги к себе? Вы же сказали, что пытались предупредить Соню.

– За такие деньги, Мадсен, вы могли бы более внимательно слушать то, что вам рассказывают. – В голосе ее отчетливо прозвучала агрессия, хотя выражение лица оставалось по-прежнему мягким.

– Чего же, по вашему мнению, я не услышал, Кайя?

– Можно успеть сделать вдох и прокричать: «ПРОМ-1!» – до того, как человек повернется к тебе спиной, перепрыгнет через забор и наступит на одну из этих жутких мин, Мадсен. И твои крики не смогут заглушить вопли парня, лежащего от тебя на расстоянии примерно в половину футбольного поля.

На несколько секунд в кабинете воцарилась тишина.

– Вы еще с кем-нибудь об этом говорили?

– Нет. Как я уже упоминала, наши отношения с Соней касались только нас двоих. Я сказала остальным, что предупредила ее насчет ПРОМ-1. Никто не удивился, ведь все знали, насколько самоотверженной была эта девушка. Во время поминок в лагере Антон сказал мне, что Соня слишком хотела, чтобы все приняли и полюбили ее, и именно это в конце концов и погубило бедняжку. Я потом думала об этом: насколько опасным может стать желание быть любимым. Только я одна знала правду о случившемся. А теперь вот еще и вы узнали. – Кайя улыбнулась, обнажив маленькие острые зубы.

Как будто они – два подростка, связанные одной тайной, подумал Эрланд.

– Какие последствия имела для вас эта история?

– Я вернула Антона.

– Вы вернули Антона. И все?

– Да.

– А как вы думаете, почему вам хотелось вернуть человека, который предал ваши чувства?

– Я хотела, чтобы Антон был рядом со мной, чтобы наблюдать за его страданиями. Видеть, как он скорбит о потере, как горе пожирает его изнутри, совсем как меня раньше. Я пробыла с ним какое-то время, а потом заявила, что больше его не люблю, и ушла от него.

– Вы отомстили?

– Да. А потом до меня дошло, почему я с самого начала хотела заполучить Антона.

– И почему же?

– Потому, что он был женат и недоступен. И потому, что был высоким и светловолосым. Антон напоминал мне одного человека, которого я любила раньше.

Эрланд подумал, что этот факт тоже важен, но к нему они, возможно, вернутся несколько позже.

– Давайте поговорим о психологической травме, Кайя. Вы говорили, что испытывали чувство вины. Но позвольте мне задать вопрос, который вы, возможно, сочтете похожим, хотя на самом деле он о другом. Вы раскаивались?

Кайя уперлась указательным пальцем в подбородок, будто хотела показать ему, что задумалась.

– Да, – сказала она. – Но одновременно это принесло мне и странное облегчение. Я почувствовала себя лучше.

– Вы почувствовали облегчение, когда Соня умерла?

– Вы хотите сказать – после того, как я убила Соню? Да, после убийства я почувствовала себя лучше.

Эрланд Мадсен зафиксировал эту ее последнюю фразу в истории болезни и уточнил:

– Можете описать, что именно входит в понятие «лучше»?

– Свобода. Я ощутила себя свободной. Убить – это все равно как перейти границу между странами. Тебе кажется, будто это непреодолимая преграда, что-то вроде стены, но когда ты ее пересекаешь, то понимаешь: это всего лишь условная линия, начерченная людьми на карте. Мы с Соней обе перешли границу. Она была мертва, а я была свободна. Но я чувствовала себя лучше прежде всего потому, что человек, предавший меня, испытывал страдания.

– Вы говорите об Антоне?

– Да. Он страдал вместо меня. Антон был моим Иисусом. Моим личным Иисусом.

– Каким образом?

– Я распяла его на кресте, чтобы он мог взять на себя мои страдания, а ведь точно так же люди поступили с Иисусом. Потому что Иисус ведь не добровольно взошел на крест, Он страдал не по своей воле, это мы распяли Его, в этом все дело. Мы достигли спасения и вечной жизни, убив Иисуса. Бог мало что мог сделать. Он не приносил в жертву своего сына. Если правда, что Бог дал человеку свободную волю, то, значит, мы убили Иисуса против воли Божьей. И в тот день, когда мы поймем это, поймем, что можем поступать против воли Господа, в тот день мы освободимся, Мадсен. И тогда уже может произойти все, что угодно.

Кайя Сульнес рассмеялась, а Эрланд Мадсен отчаянно старался сформулировать следующий вопрос. Но это у него никак не получалось, и он просто сидел и смотрел, как странно блестят ее глаза.

– Я вот о чем хотела вас спросить, – сказала Кайя. – Если я один раз испытала такое освобождение, то стоит ли мне повторить? Следует ли мне распять настоящего Иисуса? Или же я просто сошла с ума?

Эрланд Мадсен облизал губы.

– А кто настоящий Иисус?

– Вы не ответили на мой вопрос. У вас есть для меня ответ, доктор?

– Все зависит от того, о чем вы на самом деле спрашиваете.

Кайя улыбнулась и тяжело вздохнула.

– Ну вот… – протянула она, посмотрев на часы на узком запястье. – Кажется, наше время истекло.

После ее ухода Эрланд Мадсен некоторое время сидел и перечитывал свои записи, а потом сделал на полях пометку: «ВНИМАНИЕ! Подробнее поговорить об этом в следующий раз. Что значит – после убийства почувствовала себя лучше ?»

Через два дня Туриль сказала, что в приемную звонила некая Кайя Сульнес и просила передать доктору Мадсену, что следующий сеанс отменяется: она больше не будет ходить к психотерапевту, поскольку уже нашла решение своей проблемы.

Александра Стурдза сидела за столиком у окна в пустой столовой Государственной больницы. Впереди ее ожидали чашка черного кофе и еще один длинный рабочий день. Накануне она проработала до полуночи и спала всего пять часов, поэтому ей требовались все доступные стимуляторы.

Солнце взбиралось на небо. Этот город походил на женщину, которая при правильном освещении может показаться ослепительно-красивой, но уже в следующий момент стать настолько обычной, что ее перестаешь замечать, или даже страшненькой. Но сейчас, рано утром, до того как среднестатистические норвежцы придут на работу, Осло принадлежал ей, как тайный любовник на кратком свидании. Да, у нее было свидание с тем, кто до сих пор оставался наполовину чужим, а потому интересным.