Ю Несбё - Нож [litres с оптимизированной обложкой]

Эрланд Мадсен украдкой бросил взгляд на часы. Скоро сеанс закончится. Жаль. Хотя они встречались всего лишь во второй раз, сомнений в том, что эта клиентка, Кайя Сульнес, представляла собой интересный случай, у него не было. Она отвечала за безопасность в Красном Кресте, и эта должность изначально не предполагала подверженности травмам, способным привести к ПТСР, как, например, у непосредственных участников боев. Но она рассказала, что постоянно наблюдала военные действия, что прямо перед носом у нее ежедневно разворачивались ужасы, которые обычно видят только сражающиеся на передовой солдаты, а это рано или поздно обязательно повреждает человеческую психику. Психотерапевта заинтересовало то, что эта женщина, казалось, не понимала, что не просто оказывалась в опасных ситуациях, но более или менее сознательно сама их искала. Имелось и другое любопытное обстоятельство: во время психологической разгрузки в Таллине она не продемонстрировала никаких симптомов ПТСР, но после возвращения в Норвегию сама проявила инициативу и записалась к нему на прием. Большинство вернувшихся солдат направляли на беседы к психологам, они, можно сказать, были обязаны посещать специалистов. Однако многие из них воспринимали это в штыки, не желали откровенничать, а некоторые так даже прямо заявляли, что психотерапия предназначена для слабаков, и злились, когда понимали, что Мадсен не может выписать им снотворное, за которым они явились. «Я просто хочу спать!» – говорили эти люди, не осознавая, насколько больны, вплоть до того дня, когда обнаруживали себя в полном одиночестве: губы сомкнуты вокруг дула пистолета, а по щекам текут слезы. Те, кто отказывался ходить к психологу, получали, конечно, свои таблетки – антидепрессанты и снотворное. Но опыт Мадсена показывал, что его метод, когнитивная антитравматическая терапия, помогал. Это не экстренная кризисная терапия, пользовавшаяся большой популярностью до тех пор, пока исследования не доказали, что она абсолютно неэффективна; нет, Мадсен практиковал продолжительное лечение, при котором клиент переживает травматические воспоминания и постепенно учится жить как с ними, так и с реакциями на них собственного организма. Необходимо время. И верить в то, что существует мгновенное решение, что такие раны можно залечить за одну ночь, в лучшем случае наивно, а в худшем – опасно.

А вот Кайя Сульнес, судя по всему, пришла именно за травматическими воспоминаниями. Она хотела говорить о пережитом. Быстро и много. Так быстро и так много, что ему приходилось ее притормаживать. Но казалось, у нее мало времени, она хотела получить ответы немедленно.

– Антон был швейцарцем, – сказала Кайя Сульнес. – Врачом, работавшим на швейцарский Красный Крест. Я была в него сильно влюблена. А он в меня. Вернее, это я так думала.

– То есть вы считаете, что ошибались?

– Нет. Не знаю. Он бросил меня, заявил, что нам лучше расстаться. Ну, пожалуй, «расстаться» не совсем подходящее слово. Когда люди вместе находятся в зоне военных действий, то расстаться в принципе невозможно: мы ведь жили и работали бок о бок. Но он рассказал мне, что встретил другую женщину. – Она засмеялась. – «Встретил» тоже не совсем верное слово. Соня работала медсестрой в Красном Кресте. Она тоже приехала из Швейцарии. Антон предпочитал красивых женщин, поэтому, само собой разумеется, она была красива. И умна. Отличалась великолепными манерами. Происходила из хорошей семьи. Швейцария ведь такая страна, где это еще что-то значит. Но хуже всего было то, что Соня вызывала симпатию. Она умела по-настоящему сопереживать, она приходила на работу вся буквально заряженная энергией, мужеством и любовью. Я слышала, как она плачет ночью после проведения жестких операций, когда было много погибших и раненых. И она была очень добра ко мне, причем совершенно искренне. Она говорила: «Merci vilmal» [52] «Большое спасибо» на смеси французского и немецкого языков; распространенное в Швейцарии выражение благодарности. . Не знаю, по-немецки это, по-французски или же на обоих языках сразу, но Соня постоянно это повторяла: «Спасибо, спасибо, спасибо». Насколько мне известно, когда она появилась на горизонте, то ничего не знала о том, что нас с Антоном связывают какие-то отношения; он был женат, поэтому мы все держали в тайне. И теперь настал черед Сони хранить все в тайне. Парадоксально, но я стала единственным человеком, кому она доверилась. Она пожаловалась мне, что любовник пообещал ей уйти от жены, но все время это откладывает. Я слушала, утешала ее и ненавидела все больше и больше. Не потому, что Соня была плохим человеком, а, наоборот, потому, что она была очень хорошей. Вам это кажется странным, Мадсен?

Эрланд Мадсен немного удивился, что она обратилась к нему по фамилии, обычно Кайя называла его просто «доктор».

– А вам это кажется странным?

– Нет, – ответила Кайя Сульнес, немного поразмыслив. – Я ненавидела Соню, потому что именно она, а не хронически больная состоятельная жена Антона стояла между мной и Антоном, да?

– Это логично. Продолжайте.

– Дело было недалеко от Басры. Вам не приходилось там бывать?

– Нет.

– Самый жаркий город на земле. Не будешь пить – умрешь, как говорили журналисты в баре отеля «Султан Палас». А по ночам из пустыни приходили гигантские хищные медоеды, они охотились на улицах и пожирали все, что находили. Крестьяне из окрестных сел утверждали, что медоеды начали даже нападать на их коров. Люди боялись этих зверей до смерти. Но зато финики в Басре просто восхитительные.

– Уже кое-что.

– Короче говоря, нас вызвали на ферму, где несколько коров проломили ветхое ограждение минного поля. Отец с сыном помчались за ними, чтобы выгнать животных оттуда. Как выяснилось впоследствии, крестьяне думали, что там только противопехотные мины. Они похожи на цветочные горшки с торчащими проводами, их хорошо видно и легко обойти. Но на поле находились также мины ПРОМ-1, а их заметить значительно сложнее. Кроме того, ПРОМ-1 – это современный вариант «прыгающей Бетти».

Мадсен кивнул. Большинство мин лишало своих жертв ног и нижней части тела, а эта выпрыгивала из земли, когда на нее наступишь, и взрывалась на уровне груди.

– Почти вся скотина вернулась назад целая и невредимая, не знаю уж, в чем дело: инстинкт сработал или же коровам просто повезло. Отец тоже почти покинул пределы поля, как вдруг прямо у самого забора наступил на ПРОМ-1. Она выпрыгнула и изрешетила его осколками. Но поскольку эти мины выскакивают из земли, они часто наносят повреждения также и людям, находящимся на большом расстоянии. Сын крестьянина забежал на тридцать-сорок метров дальше, чтобы вернуть последнюю корову, но осколками задело и его. Мы вытащили с поля отца и попытались его спасти, пока парень лежал на минном поле и орал от боли. Его крики были невыносимы, но солнце уже садилось, а мы не могли пойти по минному полю, где имелись ПРОМ-1, без миноискателя, нам надо было дождаться подкрепления. И вот приехала машина Красного Креста. Из нее выпрыгнула Соня. Она услышала крики, подбежала ко мне и спросила, что за мины на поле. Она положила руку мне на плечо, как обычно делала, и я заметила на ее пальце кольцо, которого раньше там не было. Помолвочное кольцо. И я поняла, что Антон решился и наконец ушел от жены. Мы стояли поодаль от остальных, и я сказала Соне: «Противопехотные». И когда я сделала вдох, чтобы добавить, что там еще есть ПРОМ-1, она уже неслась к минному полю. Я кричала ей вслед, но, видимо, не слишком громко, и к тому же меня заглушали крики раненого парня.