Ю Несбё - Нож [litres с оптимизированной обложкой]

Харри Холе прислонился головой к лобовому стеклу, ледяному и влажному. Ему захотелось включить радиостанцию «StoneHardFM», врубить на полную катушку хард-рок, на несколько секунд освободить сознание. Но нет, нельзя, ему надо думать.

Это просто невероятно. Не то, что он внезапно вспомнил, а то, что ему удавалось не помнить, держать воспоминания на расстоянии. Казалось, что слова Столе о гостиной и люстре в форме буквы «S», звук имени Ракели раскрыли ему глаза. И в ту же секунду он ясно увидел все, абсолютно все.

Стояла ночь, он проснулся, глядя прямо на хрустальную люстру. И сообразил, что вернулся в гостиную дома на улице Хольменколлвейен. Но не понял, как он там оказался. Свет был приглушен – так Харри с Ракелью всегда делали, когда оставались вдвоем. Он почувствовал, что его рука лежит в чем-то мокром и липком. Харри поднял ее. Кровь? Потом он повернулся. Повернулся и посмотрел прямо ей в лицо. Она совсем не казалась спящей. Было похоже, что она смотрит на него пустыми глазами. Или потеряла сознание. Вернее, мертва. Ракель лежала в луже крови.

Харри сделал то, что обычно используется в качестве метафоры, – ущипнул себя за руку. Вонзил ногти в руку со всей силы в надежде на то, что боль смоет это зрелище, он проснется, вздохнет с облегчением и поблагодарит Бога, в которого не верил, за то, что все это оказалось лишь ночным кошмаром. Он даже не пытался реанимировать Ракель: Харри повидал слишком много мертвецов и знал, что все кончено. Все выглядело так, словно ее закололи ножом, фирменная кофта пропитана кровью, потемневшей вокруг ран на животе. Но умерла она от удара в шею. Смертельный удар, нанесенный человеком, который знал, куда бить. Как он сам.

Неужели это он убил Ракель?

Харри оглядел комнату, пытаясь обнаружить признаки того, что дело обстоит иначе.

Однако их не нашлось. Никаких следов постороннего нет. Только он и она. И кровь. Или?..

Он встал на ноги и, пошатываясь, направился к входной двери.

Она была заперта. Если кто-то был здесь и ушел, он должен был закрыть дверь ключом снаружи. Харри вытер окровавленную руку о брюки и открыл ящик комода. Оба ключа лежали в нем. Ее и его. Тот, что он вернул Ракели однажды днем в ресторане «Шрёдер», когда упрашивал ее позволить ему вернуться, хотя и обещал самому себе никогда этого не делать.

Еще один ключ находился немного южнее Северного полюса, в Лаксэльве, у Олега.

Харри огляделся. Слишком многое надо было понять и осмыслить, так много вещей, которым он не мог найти объяснения. Неужели он лишил жизни женщину, которую любил? Когда он задал себе этот вопрос, когда прошептал имя Ракели, это показалось невозможным. Но затем Харри сформулировал вопрос иначе, спросив себя, мог ли он сам разрушить то, что имел, и на этот раз подобная перспектива выглядела не столь уж невероятной. И к тому же обширный опыт научил его, что факты сильнее шестого чувства. Интуиция – это всего лишь сумма косвенных улик, которые могут быть побиты одним сокрушительным фактом. А фактическая база была такова: брошенный супруг находится вместе со своей убитой женой в доме, дверь которого заперта изнутри.

Харри знал, что делает. Залезая в шкуру следователя, он пытался защититься от невыносимой боли, которая еще не нахлынула, но надвигалась на него, как несущийся на полной скорости товарняк. Он пытался свести тот страшный факт, что мертвая Ракель лежит на полу, к делу об убийстве, которое можно расследовать; так, бывало, он – еще до того, как начал бухать в одиночку, – бежал в ближайший бар, как только чувствовал, что боль от жизни необходимо заглушить спиртным. Он пытался выступать на арене, которая, как он думал, ему хорошо знакома. А почему бы и нет? Почему бы не предположить, что, когда ты видишь, что любовь всей твоей жизни лежит перед тобой, сломанная и бездыханная, та часть мозга, которая управляется инстинктами, производит единственный логичный и необходимый выбор. Влезть в шкуру следователя.

Потому что кое-что еще можно, даже необходимо спасти.

Харри уже знал, что не боится возмездия; наоборот, любое наказание, особенно смерть, казалось освобождением: это все равно что найти окно на сотом этаже пылающего небоскреба, когда тебя окружают языки пламени. И вне зависимости от того, был ли он в момент совершения преступления в здравом уме, в состоянии помешательства, или же все произошло случайно, он знал, что заслуживает наказания.

В отличие от Олега.

Олег не заслуживает того, чтобы вместе с матерью лишиться еще и отца, своего настоящего, хотя и неродного отца. Лишиться прекрасной истории о своей жизни, о взрослении в обществе двух очень любящих друг друга людей, истории, которая сама по себе служила доказательством существования любви, возможности ее существования. Олег сейчас сам только-только нашел себе подругу и наверняка рассматривал в перспективе возможность создания своей собственной семьи. Правда, мальчик видел, как Ракель с Харри несколько раз расставались, но еще он был главным свидетелем того, как два человека любят друг друга и желают один другому счастья. Поэтому они с Ракелью всегда находили дорогу обратно. Отнимешь у него это представление, нет, эту правду – и, черт возьми, Олег будет уничтожен. Ведь неправда , что Харри убил Ракель. Нет никаких сомнений в том, что она лежала там, на полу, а он стал причиной ее смерти, но все ассоциации и выводы, которые автоматически будут сделаны, когда выяснится, что отвергнутый супруг убил свою жену, были ложью. На самом деле все не так.

Ход событий всегда был сложнее, чем предполагалось изначально, а вот мотивы неизменно оказывались простыми и ясными. И не было у него никакого мотива, равно как и желания убить Ракель, никогда! Поэтому Олега следовало защитить от этой чудовищной лжи.

Харри насколько мог тщательно убрал за собой, избегая смотреть на труп Ракели, при этом говоря себе, что это может только поколебать его решение и что он уже видел то, что требовалось: ее здесь не было; все, что осталось, – это просто тело, оболочка, лишенная души. Харри не мог вспомнить подробности уборки, у него кружилась голова, и он безрезультатно пытался восстановить в памяти сам момент убийства, пробиться через полный мрак, покрывший отрезок времени с того момента, как он достиг определенной степени опьянения в баре «Ревность», и до того, как проснулся здесь. Что, в сущности, человек знает о самом себе? Может, Харри пришел к ней, а Ракель, стоя на кухне и беседуя с ним, этим в стельку пьяным сумасшедшим, поняла, что все-таки не сможет сделать того, на что намекала Олегу: позвать мужа обратно? Она что, прямо заявила об этом Харри? И не это ли толкнуло его на то, чтобы перейти черту? Отказ и в тот же самый момент наступившее понимание, что он уже никогда, никогда не вернет ее назад, – могло ли это резко превратить любовь в неконтролируемую ненависть?