Песах Амнуэль - Расследования Берковича 8 [сборник]

— И что же тут можно доказать? — удрученно сказал Беркович. Пять из одиннадцати — люди достаточно бедные, работяги, никому не нужна их смерть и, по большому счету, жизнь их тоже никого не интересует. Еще один — бомж. Остаются пятеро. Возраст — от тридцати двух до сорока пяти. Три женщины и двое мужчин. В четырех случаях — три женщины и мужчина — в смерти этих людей был интерес ближайших родственников. Не сказал бы, что жгучий интерес, но все же они выигрывали — один больше, другой меньше. В пятом случае — Стенли Робинсон, сорок один год, репатриант из Штатов — в смерти никто не заинтересован. Ни одна живая душа! Так вот, именно эта смерть кажется мне самой подозрительной.

— Почему? — нахмурился Перумов.

— Подумайте: если человек достаточно богат и известен, у него не может не быть врагов или родственников, которые выиграли бы от его смерти.

— Да, это вполне естественно, — согласился Перумов. — Потому-то такие дела практически не раскрываются: всегда есть потенциально заинтересованные, но чаще всего никто из них ни сном ни духом…

— Вот-вот! А в смерти Робинсона не был заинтересован никто — родственники получали слишком мало, женщины у него не было, так что ревность исключается, иных врагов я тоже не обнаружил. То есть, не обнаружил при беглом изучении связей Робинсона. А изучать эти связи углубленно у полиции не было и нет никаких оснований.

— Хм… — протянул Перумов. — Вполне возможно, что это действительно случайная смерть.

— Может быть. Но она — самая подозрительная из одиннадцати. Слишком все гладко.

— Кто-нибудь из знакомых Робинсона связан с химией?

— Это я сейчас и выясняю.

Беркович действительно тратил на выяснение обстоятельств жизни Стенли Робинсона не меньше трех часов в день, старался заниматься этим не в ущерб работе. Ситуация осложнялась тем, что уголовное дело завести было невозможно, и потому действовать предстояло вдвойне деликатно. Беркович посетил фирму, менеджером которой был Робинсон, поговорил с родственниками, нашел несколько старых друзей. Все в один голос утверждали, что лучше человека, чем Стенли, найти было невозможно. Душа компании, добрый, не корыстолюбивый. Разве что… На этом «разве что» собеседники умолкали, и вытянуть из них дополнительную информацию Беркович не мог.

Шли дни за днями, Перумов успел слетать в Штаты и вернулся в Израиль, чтобы завершить дела. Именно в тот день Беркович, как оказалось, нашел то, что искал.

— Я был уверен: не может быть так, чтобы у человека совсем не было пороков и скрытых врагов, — сказал Беркович Перумову, когда они сидели в знакомом кафе напротив управления. — Так вот, Робинсон был гомосексуалистом. Сейчас многие своих склонностей не скрывают, но Робинсон был воспитан в религиозной семье, для него это было катастрофой. Очень мало человек знали о его сексуальной ориентации. Женщин у него не было по понятной теперь причине. А был у него друг. Или, если хотите, подруга… Страстная любовь, о которой только они и знали. Подруга… тьфу, друг… в общем, этот тип, его зовут Моше Крайзман, работает в крупной фармацевтической фирме, занимается самыми последними разработками. Я-то в этом ничего не понимаю, пришлось привлечь знакомого эксперта, Рона Хана, вы его знаете. Именно Рон и выяснил, что Крайзман получил из Штатов, якобы для экспериментов, препарат с названием… нет, не помню, очень длинное название, мне его Рон записал на бумажке, вот, поглядите.

— Черт побери! — воскликнул Перумов, бросив взгляд на листок. — Блестящая работа, Борис! Но… не доказательство.

— Да? Крайзман выписал этот препарат для опытов через сутки после того, как Робинсон объявил ему, что больше его не любит и встречаться не собирается. Но одна встреча — как бы разводная — все-таки состоялась. Это произошло через сутки после того, как Крайзман получил заказанный препарат. А смерть Робинсона последовала еще через сутки после этой встречи.

— После этого — не значит вследствие этого, — пробормотал Перумов. — Но вы правы, слишком много совпадений. Я бы рискнул обратиться к начальству за ордером.

— Крайзман уже задержан, — сообщил Беркович, — пусть теперь адвокаты его вытаскивают. Если получится…

…Наташа не проронила ни слова, пока Беркович не закончил рассказ. Потом молча собрала грязную посуду, налила в чайник свежую воду и только после этого сказала:

— Господи, в каком мире мы живем? Любого из нас можно убить так, что никто никогда не догадается?

— Вы, Наташа, можете не беспокоиться, — галантно сказал Перумов. — У вас наверняка вообще нет врагов!

— Это как раз и подозрительно, — сказала Наташа, посмотрела на мужа и рассмеялась.

— Борис, ты любишь художественную литературу? — спросил инспектор Хутиэли, когда старший сержант Беркович явился на работу с получасовым опозданием (Арик полночи кричал, заснуть удалось только под утро) и готовился получить от начальства заслуженный нагоняй. Вопрос застал Берковича врасплох.

— Э-э… — протянул он, собираясь с мыслями. — Конечно. Правда, читаю по-русски, извините, инспектор. На иврите не продвинулся дальше газет…

— Так это хорошо! — воскликнул Хутиэли и добавил, глядя на удивленное лицо Берковича: — Я имею в виду — в данных обстоятельствах.

— Что-то произошло? — спросил старший сержант.

— Вчера поздно вечером был найден мертвым в своей квартире некто Шломо Борохов. Убит ударом по голове. Орудие преступления — гантель, ее нашли рядом с телом. Убийство обнаружил сосед Борохова — возвращался из кино и увидел приоткрытую дверь.

— Кто ездил на происшествие? — спросил Беркович.

— Соломон с оперативной группой и Хан от судмедэкспертизы.

— Значит, все расследовано на высшем уровне, — сказал Беркович. — Они вышли на убийцу?

— Какой ты быстрый, — буркнул инспектор. — Улик практически нет — кроме гантели. Пальцевые следы стерты даже на дверной ручке. Никаких тебе недопитых чашек — посуда аккуратно вымыта и стоит в сушильном шкафу… Хозяин наверняка знал убийцу — и не боялся. Итак, следов нет. А мотив… Речь, по-видимому, идет о японской миниатюре. Как это называется? Да, нецкэ. Сделана из нефрита. Изображает сидящего на корточках человека, а если повернуть, получается стоящий на двух лапах медведь. Там еще вделаны сапфир и два бриллианта. Для японского искусства нецкэ это не свойственно, но, тем не мене, статуэтка действительно японская, более того, сделали ее в прошлом веке…

— Вижу, вы хорошо изучили искусство нецкэ, — улыбнулся Беркович.

— Позвонил в Хайфский «Тикотин» — это музей японского искусства, если ты не знаешь…

— Знаю, — кивнул Беркович, — бывал там пару раз.

— Так вот, нецкэ Борохова оценивается в сто двадцать тысяч долларов. В квартире статуэтки нет.