Сергей Калужанов - Мажор-3. Правда опаснее смерти

Собеседники вновь переглянулись. Сидевший рядом мужчина поднялся и ушел. Высокий сидел, положив ногу на ногу и покручивая в пальцах сигарету.

— А если вы ошибаетесь? — наконец спросил он.

— В этом случае пострадаю только я, — ответил Фишер спокойно. — Но я не ошибаюсь.

Второй мужчина, покинувший комнату в момент разговора, вышел в приемную и подошел к Васильеву.

— Илья Сергеевич. Добрый вечер. Мне нужно ваше мнение по одному вопросу.

— Мое? — удивился Васильев.

Мужчина взял Васильева под локоть и вывел через дверь в коридор, а потом в соседнюю комнату. Васильев осмотрелся. Очень похоже на комнату для переговоров или для приватных бесед. Три кресла, столик, графин с коньяком и графин с вином, бокалы. Повинуясь жесту хозяина, Васильев сел в кресло.

— Илья Сергеевич, — садясь напротив, сказал мужчина. — Вы единожды поменяли владельца у компании Игнатьева. Вы можете сделать то же самое с активами господина Фишера?

Васильев промолчал, выдержав прямой оценивающий взгляд. Ему удалось не выдать своих эмоций и даже очень ровным деловым тоном спросить:

— И кого надо сделать новым владельцем?

— Вас.

Несмотря на выдержку, Васильев не нашелся что ответить. Он опустил голову, рассматривая собственные ногти на руке. Сейчас следовало или задать массу уточняющих вопросов, которые будут свидетельствовать о его глубоком понимании проблемы и ситуации, или не задавать вопросов вообще. Скорее второе. Сделавший предложение и сказавший «А», скажет и «Б».

— Мы устали от игр, — продолжил мужчина, — целей, которых мы не понимаем. Нужен партнер, с которым можно выстроить диалог. Понимаете?

— Да.

Пряников увидел машину Корнилова и тронулся с места. Он остановился так, чтобы окна их машин были на расстоянии вытянутой руки.

— Вызывали, товарищ генерал?

— В наши интересы не входит, чтобы Соколовский добивался правосудия над Фишером, — вместо ответа сразу перешел к делу Корнилов.

— А что входит в наши интересы? — заметно помрачнел Пряников.

— Это вопрос влияния. Фишер — наш ключ к миру крупного бизнеса.

— Товарищ генерал, это же не отменяет операцию, — с надеждой в голосе сказал Пряников.

— Конечно, нет. Но ты спрашивал меня, кого нужно устранить для дела. Устранить нужно Соколовского.

Андрей Васильевич умудрился не выдать своего волнения ни голосом, ни выражением лица. Он внешне был спокоен и лишь констатировал факт.

— Товарищ генерал, Игорь находится под моим контролем…

— Он знает о компромате и не успокоится, — перебил подчиненного генерал. — А любая утечка информации о Фишере будет играть против нас. Устранение Соколовского — это приказ.

Пряников замолчал, обдумывая слова начальника и прикидывая, какие еще можно привести доводы.

— Если ты не можешь, я найду кого-нибудь, кто сможет.

— Я сделаю все сам, — поспешно заявил Пряников.

— Тогда свободен…

Соколовский сидел на столе в помещении отдела и говорил, загибая пальцы.

— Смотрите, что получается. Это, если навскидку! Охрана в школе ничего не видела. Гурьянова могли увести либо через задний ход, либо через окна в правом крыле. Но отпечатков пальцев там сотни, со всей школы. Надежды найти след похитителя нет. Значит, нам надо придумать иной ход. Не через прямые улики, которых тоже нет, а через косвенные доказательства вины, через наличие мотива у кого-то.

— У того же самого дагестанца, — предложил Аверьянов. — Может, врет этот Магомед Гаджиев? Мальчишку похитил, долг прилюдно простил, а выкуп выбьет.

— Может быть иначе, — предложил Симоненко. — Гурьянов-старший инсценировал похищение, чтобы отсрочить долг.

— О! — Соколовский многозначительно поднял вверх указательный палец. — Мальчишка мог сбежать и сам!

— С чего это? — удивился Жека.

— Он пропал ровно в тот момент, когда приехали его родители. Словно все было заранее просчитано. И похитители обычно требуют выкуп. У нас пока с требованиями тишина.

— Ладно, — Симоненко встал из-за стола и стал аккуратно складывать на нем бумаги. — Завтра нам ответят, с какого номера и откуда было послано СМС-сообщение. Отработаем все три версии. Расходимся.

Директор школы был бледен. Он косился на плачущую женщину, которую поддерживали под руки, но даже не старался пытаться выразить сочувствие. Маленькое тело девочки-подростка в закрытом мешке медики грузили в машину.

— Сколько ей лет было? — спросил Соколовский.

— Четырнадцать, — угрюмо ответил директор школы.

— Совсем ребенок, — Жека покачал головой. — Откуда она бросилась?

— Вон оттуда, — показал Симоненко на край школьной крыши.

— Товарищи, — взмолился директор. — Я прошу… поговорим у меня в кабинете?

В кабинете директор первым делом бросился что-то искать по шкафам, залез в сейф, потом вспомнил, хлопнул себя по лбу ладонью и принялся рыться в нижнем ящике своего стола. Наконец он извлек оттуда бутылку коньяка и вопросительно посмотрел на полицейских, Симоненко покачал головой. Директор налил себе в стакан на три пальца темной жидкости, опрокинул в рот и прижал ко рту руку. Посидев так с полминуты, он поднял глаза. Теперь в них был рассудок, а не тяжкое уныние и безысходность.

— …Дело даже не в том, что было сегодня, — сказал он глубокомысленно.

— Вот как? — удивился Валерий.

— Да, — кивнул директор, подумал немного и решительно убрал бутылку в стол. — Уже месяц происходит что-то… ужасное… Дети бегают перед машинами. Была попытка поджога. Одного пятиклассника чуть не убило электричеством — сунул циркуль в розетку.

— И почему вы молчали? — спросил Соколовский.

— Поймите, в работе с детьми главное — не пережать, не навредить…

— Или не навредить репутации школы. Как, не навредили?

— Зачем вы так говорите? — возмутился директор. — Я же все вам рассказываю!

— Раньше надо было рассказывать! Вам детей доверили, а вы…

Соколовский поднялся и сказал Симоненко:

— Мы с Аверьяновым к метро, откуда был сделан звонок. Дайте нам фотографию класса, в котором учился Гурьянов. Такую, чтобы всех учеников было хорошо видно.

Вика вдруг осознала себя. Да, она есть, она жива! Пусть она не ощущает еще окружающего мира, но она осознает его, она все понимает. Значит, роды прошли? Прошла операция? Вика с трудом разлепила веки, такое ощущение, что они стали очень тяжелыми и надо прикладывать огромные усилия, чтобы открыть глаза. Врач сидел на стуле перед ее кроватью. На фоне его лица была видна трубка капельницы. Лицо расплылось в осторожной улыбке.

— Послушайте и, пожалуйста, примите, — мягко заговорил врач. — Вам и вашему ребенку ничего не угрожает. В капельнице физраствор, витамины… И успокоительное. Вам наверняка хочется спать. Мой вам совет — спите.