Франк Тилье - Страх

— Нет!

Он сопротивлялся, она опрокинула его на постель и повернулась к нему лицом. Удерживала его руки за головой, подавляя его всем своим весом. Это стало схваткой, битвой за наслаждение. Их груди вздымались одновременно, дыхание перемешивалось. Прильнув к ней, Николя ощутил неровности ее шрамов. Что-то шероховатое, бугорчатое и вместе с тем приятное, странное и таинственное. Содрогнувшись, Камиль откинула голову назад и множество образов пронеслись чередой в ее голове, словно это был сон наяву. Хороводы детей, танец по кругу, песок, вздуваемый ветром. Кричавшие девушки с обритыми головами.

Сердце колотилось о ребра, оглушительно грохотало, барахталось, боролось изо всех сил, словно дьявол, сидящий в ней. Она плакала и смеялась одновременно, была счастлива и несчастна, а в это время Николя, тоже достигнув наслаждения, вонзал ногти ей в спину. Совершенно выдохшись, Камиль рухнула рядом с ним на живот.

Николя повернулся к ней и нежно погладил ее затылок:

— Я бы хотел тебя видеть.

— Невозможно.

— Невозможно? Почему? Ты имеешь в виду шрамы после твоей операции? Это же ерунда. Они часть тебя, и ты не должна их стыдиться.

Он говорил успокаивающим, ласковым голосом. Камиль хотелось прижаться к нему, но она сдержалась. Она слишком боялась влюбиться. Она и без того уже так боялась умереть.

Встав, она нагнулась, протянула наудачу руку к вороху одежды, выудила оттуда майку, надела. Потом зажгла свет и села на край постели. Запустила маятник метронома, который стал раскачиваться, издавая равномерное тиканье.

— Тебе лучше уйти в свой номер…

— Почему?

— Так будет лучше.

— Ты уверена?

— Мне жаль, Николя, но я бы хотела остаться одна. Увидимся завтра.

Николя заметил тушь, которая растеклась под ее глазами и по щекам. Хотел было подойти к ней, но решил, что лучше оставить ее в покое.

— Как хочешь. Во всяком случае, надеюсь, что не сделал ничего плохого.

— Нет, Николя. Ни в коем случае не думай так. Это для меня был… чудесный момент. И это гениально, что ты приехал сюда ко мне. В самом деле гениально.

Камиль захотелось все ему рассказать. Признаться, что она умирает и что почти не осталось надежды. Что однажды она упадет и уже больше никогда не встанет. Но ей не хватило ни смелости, ни силы.

Николя оделся, глядя на метроном, поцеловал Камиль в последний раз и, перед тем как выйти, добавил:

— Я никогда не смогу узнать, что творится в твоем сердце, что ты чувствуешь. Потому что нельзя читать в чужих сердцах. Однако я могу сказать, что творится в моем.

Он опустил глаза, снова поднял их на нее.

— Я никогда не влюблялся. Но если это должно со мной случиться, то здесь и сейчас, и я бы хотел, чтобы это был кто-то, похожий на тебя.

И, не дожидаясь ответа, вышел и закрыл за собой дверь.

Камиль прижала роман Мориса Леблана к своей груди, и у нее возникло впечатление, что Полая игла пронзила ей сердце.

Она разрыдалась.

Воскресенье, 19 августа 2012 года

Когда аэробус A330 приземлился в аэропорту Эсейса в Буэнос-Айресе, температура за бортом была плюс девять градусов по Цельсию с южным ветром, дувшим со скоростью шестьдесят километров в час под безоблачным небом.

По местному времени была полночь и вдобавок зима. Однако, судя по одежде, которую он взял с собой: легкие брюки, рубашки с короткими рукавами, Франк Шарко, похоже, готовился к более благоприятной температуре.

К счастью, он все-таки догадался упаковать тончайшую шотландскую куртку, в которую и влез сразу же, как только забрал чемодан с движущейся ленты транспортера.

Очередь для иммигрантов, требование указать свой адрес или гостиницу, таможня, получение песо в первом же попавшемся банкомате. Шарко мгновенно понял, что он в Латинской Америке: в аэровокзале пахло специями, таксисты буквально набрасывались на потенциальных клиентов, в голосах слышалась испанская звучность. А главное, вода в туалете закручивалась в противоположную сторону.

Прежде чем сесть в такси, он прочитал полученные эсэмэски. Пришло подтверждение брони из отеля, а заодно сообщение от Люси:

Молодец, забыл удостоверение в пиджаке.

Шарко побледнел и машинально пошарил по карманам. Она была права. Вот что значит уезжать в спешке, да еще и собираться под присмотром тещи.

Он посмотрел на часы и быстро подсчитал. Учитывая разницу во времени, во Франции сейчас пять часов утра. Он отправил эсэмэску о том, что полет в целом прошел нормально, несмотря на ледяной воздух в салоне и слишком малое расстояние между креслами, уродующее ноги. И что ему вполне удастся тут выжить без полицейского удостоверения.

Усевшись в такси, он сообщил водителю адрес: отель «Менесунда» в районе Боэдо.

Минут через двадцать на горизонте в ореоле оранжевого света появился Буэнос-Айрес. Шарко сперва увидел силуэты небоскребов, потом огромные прямые дороги, одни из самых длинных и широких в мире. Несмотря на поздний час, автобусы с утомленным урчанием все еще бороздили улицы — пересекающиеся под прямым углом, упорядоченные, как ряды и колонны на шахматной доске. Франк припомнил свою давнюю поездку в Каир и пришел к выводу, что этот плоский, как галета, город представляет собой мешанину из разных влияний, жанров, эпох и что одна часть его словно застыла в прошлом, а другая гораздо более современна.

Но он вспомнил также, что перед ним нация, познавшая свою долю страданий из-за войн, государственных переворотов, диктатур, сменявших друг друга в семидесятых и восьмидесятых годах, а также из-за финансового кризиса, который в начале двухтысячных привел население к банкротству и погружению в беспросветную нищету. Люди здесь умирали с голоду.

Район Боэдо. Старые машины, трехэтажные дома. Запах жареного миндаля, лаврового листа. Пленительные террасы кафе, заманчивые лавочки: кондитерская «Трианон», кафе «Марго», ресторан «Эскуина дос Мундос»… Повсюду афиши, зазывающие на танго, на каждом углу приглашения потанцевать, отдаться звукам бандонеонов и акустических гитар. Город горячей крови, город латинос. В этот хоть и поздний час все бары района были битком набиты молодой, шумной, выпендрежной публикой.

Шарко высадили перед отелем. Он назвал у стойки регистрации свое имя и быстро вселился. Номер был чистый, опрятный, безликий: с таким же успехом он мог оказаться как в Эй-ле-Розе, так и в Монреале. Он долго стоял под душем, поскольку чувствовал себя грязным после четырнадцати часов перелета, да к тому же рядом с каким-то храпевшим типом, и проспал чуть не до середины дня. Больше двенадцати часов беспробудного сна без сновидений. Так что, когда он проснулся, ему показалось, что он выдирается из зыбучих песков.