Георгий Зотов - Тиргартен

В то же время хочу известить вас о некоем несоответствии.

Наши коллеги из управления полиции города Ингольштадт настаивают на версии ограбления. По их мнению, опустившийся бродяга (каких достаточно скитается по дорогам Германии после неудачной войны) совершил расправу над несчастным семейством именно с целью завладения их денежными средствами. Смею вас заверить – эта точка зрения ошибочна. Все сбережения Андреаса Грубера, включая 1880 (одна тысяча восемьсот восемьдесят) золотых марок и облигации государственного займа, лежали на видном месте в комоде, а раскрытый кошелёк – на кровати: герр Грубер не доверял банкам и предпочитал хранить деньги дома. Золотые украшения жены и дочери также остались нетронутыми. Если довериться выводам полиции Ингольштадта, что убийца семейства Грубер являлся бездомным, не имеющим ни гроша за душой, было бы удивительным с его стороны отказаться от столь несметных сокровищ. Нет, более чем очевидно – ему не были нужны деньги. Душой палача Хинтеркайфека владела жажда убийства. Я не могу пока выяснить, знал ли монстр владельцев хозяйства раньше. Просто факт – он с неделю тайно наблюдал за их жизнью, оставаясь незамеченным, пока однажды ночью не прикончил всех. А дальше-то, уважаемый господин комиссар, ещё хуже. Ведь сей мясник после побоища прожил на ферме не менее двух дней. Следы крови и грязи показывают: он неоднократно приходил посмотреть на своих жертв, снова и снова. Даже обедал рядом с трупами – мы нашли засохшие объедки. Вы знаете, я сам родился в деревне и хорошо знаком с сельскими условиями. Однажды зимой к нам пробрался волк – молодой, голодный, отбившийся от стаи. Как выяснили потом по цепочкам следов на снегу бывалые охотники, он двое суток выжидал – кружил возле жилья, подходил совсем близко, высматривал. И вот, запомнив, во сколько крестьяне ложатся спать, лесной бандит проник в овчарню посреди ночи (когда сон людской особенно крепок), перерезав там двенадцать овец. Хищник наелся – и даже не убежал. Просто лёг спать среди растерзанных агнцев: находясь в сытой дрёме до полудня… пока мой отец не обнаружил «гостя» и не сходил за ружьём. Убийца на ферме – такой же волк. Он приговорил жертв к смерти и наслаждался мыслью – вот они ходят, улыбаются, ругаются, пьют свой утренний кофе, не ведая, что вскорости умрут. Приятно ощущать себя вершителем судеб… Захотел – убил, захотел – помиловал. Далее. Полиция Ингольштадта не отметила в отчёте – у каждого из погибших отсутствует во рту по переднему зубу. Подобные повреждения наводят меня на мысль: монстр на ферме намеренно взял части тел забитых им людей для своей мерзкой коллекции… и вполне возможно, он сделал это не в первый раз. Я распорядился поднять закрытые дела по всей Баварии, и волосы встали дыбом на голове. Архив бесстрастно свидетельствует: в крупных городах (Нюрнберг и Мюнхен) за последние три года зафиксированы случаи загадочной гибели в общей сложности восьми женщин различного возраста, от восемнадцати до сорока пяти лет. Лишены жизни ножом или топором, некоторые задушены их же чулками: кстати, у двух жертв на ферме тоже сохраняются следы асфиксии. Все преступления не раскрыты, и у полиции нет ни малейших предположений, кем мог быть покушавшийся. Убийства на ферме и в Мюнхене с Нюрнбергом тесно связывают три особенности: 1) мотивов для ограбления не было; 2) ценности и деньги остались на месте; 3) у мёртвых женщин удалён передний зуб. Исходя из всех приведённых выводов, я уверен – кровавое нападение на ферме Хинтеркайфек совершено серийным убийцей, давно терроризирующим Баварию.

Ну, и самое последнее предположение.

Я уже упомянул – Виктория Габриэль была замужем, и её первый супруг, отец Цецилии-младшей, Карл Габриэль, погиб во Франции 12 декабря 1914 года, через четыре дня после прибытия на фронт. Послав запрос на французское кладбище в Сен-Лоран-Бланжи, я получил ответ – ни на одном из надгробий имя покойного мужа Виктории не значится. Более того – согласно официальным данным, после боя у Арраса не найдено и тела этого немецкого солдата. Свидетельства о смерти Карла являются лишь устными, основаны на показаниях очевидцев, видевших его умирающим. Я распорядился сделать копии со свадебной фотографии Карла и Виктории и разослать по всем без исключения деревням Баварии. Хотя за сведения об убийце назначена государственная награда в 100 тысяч марок, я вынужден с горечью констатировать – расследование зашло в тупик. Прошло целых три месяца, а мы даже на сантиметр не продвинулись в отношении следа убийцы. Господин комиссар! Прошу вас продлить мою командировку в Хинтеркайфек ещё хотя бы на две недели. Мне кажется, я близок к тому, чтобы назвать личность убийцы. Остаюсь преданным службе, следователь по особым поручениям Максимилиан Шлиппенбах, управление города Мюнхена».

Резолюция сверху, с росчерком: «Поездку не продлять ввиду ограниченности финансовых возможностей для продолжения расследования. Отозвать» [32].

Оберштурмфюрер Альберт Рауфф не вошёл в подъезд первым – послал вперёд себя ефрейтора СС, рослого рыжего парня с густо усыпанным веснушками лицом. Русские находились совсем рядом: крупнокалиберные орудия били по импровизированным крепостям прямой наводкой, заставляя целые дома оседать и заваливаться набок. Вскинув шмайссер, ефрейтор скрылся внутри, через секунду донёсся крик: «Всё в порядке!» Второй подчинённый шагнул вслед за ним, Рауфф последовал третьим, осторожно укрываясь за их спинами: правильная тактика, офицер позади солдат – только у глупых большевиков командиры поднимают отряд в атаку. На четвёртом этаже рыжий роттенфюрер грубо и сильно забарабанил кулаком в дверь:

– Гестапо! Откройте немедленно!

Из недр квартиры донеслись звон посуды и хорошо слышимый шорох. Рауфф кивнул ефрейтору и вместе с другим «подшефным» отошёл в сторону. Рыжий дал короткую очередь из автомата – на месте замка образовалась дыра, взрывом разлетелись древесные щепки. Удар сапогом – все трое ворвались внутрь. Сжавшись на диване, на них в ужасе смотрели побледневшие, перепуганные насмерть люди – мужчина с женщиной лет шестидесяти и молодая блондинка в неуместном розовом платье. Сердце Рауффа захлестнули прекрасные чувства удава, на которого взирает кролик.

– Встать! – приказал Альберт.

Троица поспешно поднялась. Женщины, как по команде, заплакали.

– Как вы посмели… – прошипел Рауфф срывающимся голосом.

Не став продолжать, он кивнул ефрейтору. Тот прошёл через комнату с убогой, обшарпанной мебелью. Стуча в трухлявый пол подковами сапог, перегнулся в проём окна и вытянул, словно рыбацкую сеть, белую материю. Приблизившись к роттенфюреру, Рауфф вырвал у него застиранную простыню и с презрением швырнул под ноги.