Песах Амнуэль - Расследования Берковича 1 [сборник]

На двери Брановера никаких надписей не было, но закрыта она была на ключ изнутри. Беркович постучал.

— Кто? — спросил низкий голос.

— Откройте, это Корн! — крикнул Беркович, Марк стоял рядом, хмурился и не мог найти нужных слов.

Дверь распахнулась, на пороге стоял коренастый молодой человек, вовсе не производивший впечатления юного музыкального дарования. Брановер нахмурился, увидев Берковича, потом перевел взгляд на дирижера, и тот сказал:

— Ну… Сейчас начинаем, Стас. Ты готов?

Лицо Брановера расплылось в улыбке.

— О! — сказал он. — Вы решили, что я… Я так вам благодарен!

— Минуту, — сказал Беркович. — До начала всего пять минут, я вам задам только пару вопросов.

Он оттеснил скрипача в комнату и вошел следом. Марк плелся сзади, на лице его было выражение мучительного непонимания.

— А вы кто? — спросил Брановер.

Беркович быстро обошел комнату, осматриваясь и делая какие-то свои выводы. Взял в руки скрипку, лежавшую на круглом столике у диванчика, такого же, как в комнате Маркиша. Потрогал пальцем смычок, хмыкнул.

— Не трогайте! — нервно воскликнул Брановер. — Учитель, — обратился он к Марку, — я буду готов через минуту.

— Вы давно находитесь в этой комнате? — спросил Беркович. — Я хочу сказать: в последние полчаса выходили вы отсюда или нет?

— А… что? — не понял Брановер. — Зачем вам…

— Скажи ему, — попросил Марк, — и пойдем на сцену. Нет времени…

— Ну, выходил, и что? — пожал плечами скрипач. — Я ходил в туалет, это запрещено? Кто вы такой?

— Нет, — рассеянно сказал Беркович, — ходить в туалет не запрещено. Идите, скоро начало… Марк, извини, что меня не будет в зале…

— Что слу… — начал Марк, но, встретив жесткий взгляд друга, осекся. — Хорошо, поговорим потом.

Когда Марк и Стас пошли по коридору к выходу на сцену, прозвенел третий звонок. Беркович вытянул из кармана коробочку сотового телефона и набрал номер инспектора Хутиэли.

— Инспектор, — сказал он. — Это стажер Беркович. Нахожусь в матнасе Штрауса. Здесь убийство.

— Никогда не подумал бы, что в Израиле убиваются за билетами, — пробурчал Хутиэли.

— Здесь убийство, — повторил Беркович. — Убит студент музыкальной академии. Удар ножом в спину в области сердца. Примерно полчаса назад.

— Вы знаете инструкцию, — голос Хутиэли мгновенно стал жестким, — я выезжаю.

Когда Хутиэли с оперативниками вошел в комнату Корна, Беркович стоял над мертвым телом, а из зала приглушенно доносились звуки скрипичного концерта Мендельсона.

— Кто? — спросил стажера инспектор. — Есть идеи?

— Вообще-то… — протянул Беркович. — Тут было много народа в коридоре, а дверь не заперта, кто угодно мог…

— И мотив тоже был у каждого? — буркнул Хутиэли.

— Мотив… Мотив был, пожалуй, у Брановера, того скрипача, кто сейчас играет Мендельсона, слышите?

— Это, значит, Мендельсон? — сказал инспектор. — И под такую заунывную музыку христиане идут под венец?

— Ну что вы, — усмехнулся Беркович, — под совсем другую. Так вот, этот Брановер хотел играть на международном конкурсе, а мой друг Марк выбрал другого, вот его… Видимо, Брановер узнал об этом…

— Он что, идиот? — осведомился Хутиэли. — Если все так, то на него падает первое же подозрение. У него надежное алиби?

— Никакого. Утверждает, что находился в своей комнате и ждал решения Марка: он должен был перед самым концертом решить, кто из двух скрипачей сыграет.

— Этого… ээ… Брановера должны были видеть в коридоре…

— Могли и не увидеть. Комнаты напротив друг друга, в закутке, вы же видели сами. Сюда заглядывают, конечно, но не так уж часто. Достаточно открыть дверь, убедиться, что никого нет поблизости, сделать два шага, открыть противоположную дверь…

— Вы осмотрели комнату Брановера?

— Конечно, инспектор. В комнате — ничего подозрительного.

— На ноже пальцевых следов не обнаружено, — сказал эксперт, успевший обработать поверхность рукоятки.

— Естественно, — буркнул Хутиэли. — Кто сейчас не знает о том, что оставлять отпечатки небезопасно для здоровья? Так вы говорите — он хотел поехать на конкурс? Извини, стажер, я не знаток музыки, но мне кажется, что это не повод для убийства.

Лучше не поехать на какой-то там конкурс, чем рисковать всю жизнь провести в тюрьме.

— Возможно, — пожал плечами Беркович.

Инспектор внимательно посмотрел на стажера, но ничего не сказал. Из зала послышались аплодисменты, в коридоре раздались голоса выходивших со сцены оркестрантов.

— Пошли, поговорим с ним, — сказал Хутиэли и пошел из комнаты. Беркович последовал за инспектором, обдумывая, как лучше поставить тот единственный вопрос, который он хотел задать Брановеру.

Дирижер и скрипач вышли со сцены рука об руку. Успех был полным, да, собственно, Марк, судя по выражению на его лице, в успехе и не сомневался.

— Что? — бросился Марк к Берковичу, увидев друга в окружении полицейских. — Что, в конце концов, случилось?

— Один вопрос, — Беркович отвел Марка в сторону, тогда как Хутиэли начал о чем-то спрашивать взволнованного успехом Брановера. — Скажи-ка, этот Брановер давно хотел расправиться с Маркишем?

— Что за нелепая… — начал Марк и осекся, что-то в лице друга подсказало ему, что лучше говорить о своих подозрениях сразу. — Ну, расправиться — это слишком сильно сказано. Стас и мухи не обидит. Просто год назад Игаль увел у него девушку, ну, ты знаешь, как это бывает… Ребята повздорили по этому поводу, но быстро помирились. В конце концов, что важнее — девушки, которых много, или музыка, которая одна?

— Музыка, конечно, — воодушевленно заявил Беркович и перешел к группе, в центре которой стоял взъерошенный скрипач.

— Так вы утверждаете, — говорил инспектор, — что из комнаты в последние полчаса не выходили?

— Я же сказал… — вздохнул Брановер.

— Послушайте, Стас, — вмешался Беркович, — а скажите-ка, когда обычно скрипачи протирают смычок канифолью? Я, знаете ли, дилетант, все эти тонкости для меня — темный лес…

— Погодите, стажер, — недовольно произнес инспектор, — почему вы постоянно влезаете с нелепыми вопросами?

— Но… я всего лишь хотел узнать…

— Смычок, — повернулся к Берковичу Брановер, который был рад хотя бы на минуту отвлечься от настойчивых вопросов инспектора, — смычок наканифоливают перед самым выступлением, потому что, понимаете ли, канифоль — это…

— Да, я знаю, что такое канифоль, — резко сказал Беркович. — Тогда объясните мне, почему ваш смычок был уже наканифолен, когда мы с Марком вошли к вам в комнату? Вы ведь не могли знать, что выступите сегодня? Смычок Игаля Маркиша, к примеру, не был еще намазан канифолью, когда вы вошли в его комнату и ударили его ножом в спину. Верно?