Ирина Лобусова - Подземелье призраков Аккермана

Таня не знала, видел ли кто ее отчаянный спуск со второго этажа, не знала, сколько следов оставила в комнате, где произошло это жуткое преступление. Она не сомневалась ни одной минуты, что убийство турка Азиза совершил тот же самый человек, который убил главного редактора Краснопёрова и профессора в анатомическом театре. Каким образом все эти смерти связаны между собой? Таня хмурилась, чувствуя, что будет очень нелегко разгадать эту загадку.

Поднявшись вверх от порта и выбравшись в центр города, к Ланжероновской, она наконец смогла перевести дух. Солнце скрылось, начинало стремительно темнеть. Испугавшись дождя, с Ланжероновской и с бульвара исчезли почти все гуляющие. Несмотря на ранний час, улицы были совершенно пустынны.

Очутившись в другом районе, Таня остановилась перевести дыхание, затем пошла очень медленно, не глядя по сторонам. Завернула за угол и вдруг, почувствовав что-то, оглянулась. Из-за угла мелькнула черная тень. Тане показалось, что это человек в длинном черном плаще. Но все произошло так быстро, что она едва-едва успела его заметить. Будь на ее месте любая другая женщина, она не обратила бы никакого внимания на этот эпизод, но острый аналитический разум Тани зацепился за это, мгновенно отреагировал на него волной подозрительности и тревоги.

Она повернула на Екатерининскую и остановилась возле витрины большого магазина, сделав вид, что рассматривает ее. Тень в черном плаще появилась снова, застыла в квартале от нее. Теперь Таня была уверена точно: человек в черном плаще следил за ней, и, судя по всему, начал следить, как только она вышла из гостиницы.

Это было уже похоже на настоящую опасность. Сердце Тани замерло, потом с болью забилось в груди. Слежка — значит, кто-то понял, что она видела убитого турка и, возможно, убитого профессора. Что хотят выяснить эти люди? Кто она такая? Или они хотят ее убить? Разум Тани горел ярко-красным пламенем тревоги. И тогда она сделала неожиданный ход: резко повернувшись, быстро пошла прямо навстречу человеку в плаще.

Человек испуганно замер, затем припустил бежать со всех ног назад. Мгновение — и он скрылся за углом Екатерининской площади. Единственное, что успела заметить Таня: это был молодой мужчина. Еще ей показалось, что на нем были тяжелые армейские сапоги.

Развернувшись, она пошла домой. На Преображенской путь ей преградили крестьянские подводы, неспешно направляющиеся к Привозу. Одна из них была в густой грязи, прилипшей так плотно, что колеса двигались с трудом. На ней сидел старик с длинной белой бородой, время от времени подстегивающий жалкую тощую клячу.

Таня не поверила своим глазам: грязь на оси колеса была точно такой, какую она видела на подоконнике в комнате, где произошло убийство! Густая, илистая болотная тина с примесью песка. Таня бросилась к подводе.

— Откуда грязь на колесах, дедушка? Откуда вы приехали?

Старик с удивлением взглянул на нее. Жалкая кляча плелась еле-еле, колеса телеги жалобно скрипели.

— Так с Аккерманского уезду едем, доченька, — устало вздохнул он, — аккурат с самого Аккер­ману...

— А грязь, — не унималась Таня, — откуда грязь?

— Дык с Днестровского лиману, поди. Там, на берегу, в дожди подводы стояли. Вот и осталась болотная тина с песком...

Новое литературное кафе «Обоз», открытое в подвале на Кузнечной, было расположено почти рядом с Таниным домом. Она горько шутила: хоть в этом повезло. Это недавно открытое кафе уже успело стать центром литературной жизни города, и в нем проходили самые громкие литературные среды, к тому же, полностью одобренные и утвержденные Ревкомом и Пролеткультом.

Таня помнила, как пытался Володя расшифровать ей странное название кафе.

— ОБОЗ — Одесские борцы с общественной завистью! — громко декламировал он. — Это вольные борцы со всем мещанским и отжившим, что превращает в прокисшую тухлятину современную литературную жизнь! Мы боремся не только за чистоту революционного слова, мы боремся за чистоту мозгов и душ тех, кто призван оперировать этим словом, нести его в массы и открыто внедрять в жизнь! — Володя так горячо говорил и жестикулировал, что даже раскраснелся — было видно, что он очень сильно увлечен этой идеей, что она захватила его целиком и полностью.

Впрочем, Таня уже давно отметила про себя это свойство Володиной натуры: будучи очень страстным, очень эмоциональным человеком, он увлекался полностью, и любая идея, новое чувство поглощали его с головой. Но так же быстро всё угасало, когда исчезал дух новизны и авантюризма. Таня замечала не раз, как через какое-то время мысль, когда-то вызывавшая в нем невероятный, горячий энтузиазм, вдруг тухла, гасла и, отодвинутая на самые задворки памяти, больше не вызывала ни блеска в глазах, ни горячего интереса.

Это свойство Володиной натуры было достаточно сложным, и Таня очень боялась такого его качества, ведь время от времени в ее душу закрадывалась предательская мысль о том, что Володя погаснет, потеряет интерес и к ней...

Впрочем, она тут же утешала себя тем, что интеллектуальные, творческие идеи — это одно, а любовь к женщине — совершенно другое. Но время от времени в глубине ее души все-таки появлялась тревожная грусть.

Этот процесс угасания первоначального восторга Таня много раз уже наблюдала. Но пока новое кафе, вернее, такая странная идея нового кафе вызывала в нем горячий интерес и блеск в его глазах.

— Вызов обществу против зависти, против мещанства — что может быть лучше? — Володя просто весь пылал. — Бороться с тем, что мешает развиваться, — именно для этой цели призвана существовать современная литература.

— А по-моему, все это чушь! — усмехаясь, Таня пожала плечами. — Людей никогда не перестанут волновать другие чувства, не имеющие ничего общего с завистью, борьбой, обществом...

— Какие именно чувства ты считаешь важнее гражданского, классового долга? — громыхал Володя.

— Любовь, — ответила Таня, — море, цветы. Первая любовь, первая измена. Смех ребенка... Разве не разбиваются обо все это любые классовые законы общественного долга?

— Ну это просто мещанство! — Возмущенный Володя взвился чуть ли не до потолка. — Это нужно искоренять самым решительным образом! Новая литература должна быть новой! Долой розовые сопли и слюни прошлого! Литература призвана бороться, устрашать врагов, подавлять тех, кто кичится своим гнетом!

— А люди все равно не перестанут читать стихи о любви, — обреченно вздохнула Таня, зная, что, когда Володя находится на волне первоначального энтузиазма, его не переспоришь, — и красивые слова о ней важнее любых общественных формирований и классовых законов...