Сандро Петралья - Спрут-5. Корень проблемы

Эспиноза, казалось, неожиданно вновь обрел свою всегдашнюю самоуверенность. Сильвия ненавидела эту его манеру ставить себя выше всех и вся. Его постоянную привычку говорить намеками и недомолвками, хвастаться своими тесными дружескими связями с привилегированными представителями коррумпированной верхушки государственной власти.

— Что это у вас за такой мед, Эспиноза, что он привлекает целый рой пчел?

— Это мои связи, мои знакомства, все то, что я знаю, а другие не знают. Тано пришел ко мне с просьбой помочь ему, а я выставил его за дверь — вот и все. Попробуйте доказать, что тот разговор носил какой-то другой характер.

— Ваше хладнокровие, самообладание внушают мне страх.

— А меня, наоборот, приводит в страх ваша горячность. Вся эта атмосфера любви и тепла, что вас окружает, преданность ваших подчиненных, уважение и восхищение, которое вы вызываете у окружающих, рвение, достойное школьницы, с которым вы бросаетесь в заранее обреченные на провал дела. Как, например, это! Вы что — может быть, собираетесь меня арестовать? А на каком основании? Собрав все, что обо мне вокруг злословят? У вас есть доказательства? Или, может быть, вы придумали, каким образом меня обвинить в смерти комиссара Каттани? Возможно ли, что вы так наивны? Каттани, если хотите знать, просто жертва несчастного случая, достойная сожаления; он сам полез в работающую машину, его затащило в зубчатую передачу и размололо!

Сильвия чувствовала, как в ней все сильнее закипает гнев.

— Этой зубчатой передачей управляли вы.

— Докажите это!

Эспиноза покачал головой и посмотрел на нее прямо-таки с состраданием.

— Да неужели вы до сих пор не поняли? Я в этой стране что-то вроде спасателя при катастрофах, при финансовых крахах. Я занимаюсь теми делами, которыми не хотят пачкать себе руки сильные мира сего. Я нужен всем. Без меня нельзя обойтись. И поверьте мне, ни один судья на свете не может меня упрятать за тюремную решетку.

На пороге каюты появился Давиде. Сильвия обернулась и увидела, что следом за ним в каюту входит высокий худой монах. Взгляд его был устремлен куда-то в пустоту…

Это был отец Джилло.

Эспиноза нахмурил брови.

— Кто этот человек? Что вы тут устраиваете?

Отец Джилло сделал по направлению к нему несколько шагов. Эспиноза обратился к Сильвии:

— Могу я все-таки узнать, что вы задумали? Что это еще за монах? Где вы такого отыскали?

Отец Джилло протянул к нему руки, словно хотел коснуться его губ.

— Это твой голос… Твой голос…

— Кто ты такой, чего тебе от меня надо? — Эспиноза попытался отстраниться, но монах схватил его за пиджак и не отпускал.

— В ту ночь на тебе была шляпа с перьями… ты помнишь?… В доме был большой бал, праздник карнавала…

— Я тебя не знаю, в жизни никогда не видел.

Отец Джилло взял его руку и ощупал пальцами манжет сорочки. И запонку на манжете.

— Там, внизу, в зале, украшенном зеркалами, все веселились и танцевали. Все громко смеялись, и ты тоже смеялся. Хотя только что заплатил, отсчитывая бумажку за бумажкой, за жизнь четырех полицейских и троих пастухов, которых я вот этими руками отправил на тот свет! А здесь, в комнате, погруженной в полумрак, в то время как ты творил свое богопротивное дело, сверкали золото и бриллианты твоих запонок… Сколько лет у меня, обреченного на вечную тьму звучал в мозгу вот этот голос, он сводил меня с ума и день за днем заставлял жестоко страдать, медленно убивал меня…

Ноги у монаха подкосились. Куадри вовремя успел поддержать его. Монах умоляющим голосом попросил его:

— Уведи меня скорее отсюда!

Куадри помог Джилло выйти из каюты. Эспиноза тем временем поправил галстук и застегнул пиджак.

— Примите мои поздравления, судья. Поистине очень впечатляющий театральный эффект. К сожалению, для вас, все впустую. Лопнет как мыльный пузырь! Видите ли, время работает на меня, это мой самый верный союзник. С тех пор прошло уже слишком много лет, все это события далекого прошлого. Да и кто поверит бредням какого-то старика монаха?

Сильвия пронзила его ненавидящим взглядом:

— Я обещаю добиться для вас пожизненного заключения.

Эспиноза скривил рот в улыбке.

— А я, со своей стороны, готов биться об заклад, что не успеют стрелки вот этого хронометра совершить триста шестьдесят пять оборотов вокруг своей оси, то есть самое большее через год, в темнице, куда вы так мечтаете меня навсегда заточить, уже и следа моего не будет.

Тут Давиде не выдержал. Он кинулся на Эспинозу, схватил его и изо всех сил шмякнул об стол. И приставил ему к горлу пистолет.

— Двадцать лет! Целых двадцать лет я ждал, когда с тобой встречусь!

Сильвия попыталась его удержать.

— Давиде, оставь его!

Но Давиде не отпускал свою добычу. Он нагнулся над Эспинозой и ткнул ему в лицо ствол пистолета.

— Чувствуешь? В нем пуля для тебя! Холодный, верно? Небось, боишься? Так вот, если через год, как ты говоришь, кто-нибудь сумеет вытащить тебя из тюрьмы, то знай, что я буду тебя поджидать у выхода вот с этой штукой. И тогда кончится твое времечко, с тобой навсегда будет покончено!

Эспиноза застыл неподвижности и молчал. Так прошло несколько минут — сколько, никто не мог сказать, и Сильвия все это время была уверена, что вот сейчас Давиде нажмет на спусковой крючок…

Потом Давиде отошел в сторону. И Сильвия подозвала полицейских, которые защелкнули наручники на запястьях Эспинозы.

Куадри распахнул дверь кабинета Главного прокурора, чуть поклонился, как бы прося извинения, и пропустил туда, посторонившись, свою спутницу.

Бенти с удивлением поднял на нее глаза. Треви и Давиде обернулись. Сильвия тоже повернулась к двери и, узнав женщину, пошла, улыбаясь, ей навстречу.

— Мария!..

Мария была заметно взволнована этой встречей.

— Неужели ты меня узнала?

Сильвия кивнула и погладила ее по голове. Мария вытащила из кармана белый конверт и протянула ей.

— Тано велел тебе это передать.

Сильвия вскрыла конверт, вынула вложенный листок и прочла:

«Моя уважаемая противница! Когда моя сестра передаст вам это письмо, я уже буду далеко отсюда. Я навсегда покидаю Италию. Заверяю вас, что ни вы, ни кто другой никогда больше обо мне не услышите. Поручаю вашим заботам Марию, самое доброе из всех живущих на земле существо, единственного человека на свете, любившего меня бескорыстно, без задней мысли. Подыщите для нее что-нибудь подходящее, устройте надлежащим образом. Только не запирайте ее за решетку в какое-нибудь богоугодное заведение, в одно из этих ужасных мест, где влачат существование такие несчастные, как она. Найдите ей какую-нибудь семью. Надеюсь на доброту вашей души, на ваше благородство. В обмен передаю вам информацию, которую прошу считать заслуживающей абсолютного доверия. Сегодня, ровно в восемь часов вечера, на Центральном вокзале, в зале ожидания, ближайшем к путям, взорвется бомба исключительно большой силы. Надеюсь, что вы сумеете предотвратить теперь, когда организаторами данной акции все потеряно, это бессмысленное кровопролитие и гибель ни в чем не повинных людей…»