Ирина Лобусова - Королевы Привоза

Это была листовка о розыске особо опасной преступницы и портрет Тани в образе блондинки, который подготовил для розыска Домбровский. Таня усмехнулась.

— Домбровский расклеил это по всему городу, — сказал Японец, — конечно, тут тебя не узнать. Кстати, это принес мне Пилерман. Он же сказал, что для того, чтобы бросить бомбу в квартиру, люди Домбровского наняли одного из наших, Яшку Лысого.

— Я видела Яшку Лысого, — кивнула Таня, — надо его найти и спросить, кто его нанял.

— Не получится, — мрачно произнес Японец, — его застрелили сегодня днем. Похоже, попал в перестрелку.

— Это Пилерман его убил, чтобы он не рассказал правду!

— Послушай, Пилерману незачем тебя убивать, — сказал Японец, — бриллианты все равно ему не достанутся. Они мои. И в твоей смерти для него нет никакого смысла. А вот для Домбровского — есть. Домбровский прямо заинтересован в том, чтобы тебя убрать. Не арестовать, а именно убрать, так как ты знаешь за бриллианты. Он же получил их тайно, никто не знает об этом. Поэтому его люди вполне могли тебя выследить.

— И узнали дом, где я живу, и кто я такая, — сказала Таня. — Тогда почему они не бросили бомбу в мой магазин?

На это Японцу нечего было ответить.

— А я скажу тебе почему, — продолжила Таня. — Потому, что Пилерман ничего не знает о магазине, а о том, где я живу, знают все уголовники Одессы, в том числе и Яшка Лысый. Вот он и привел людей Пилермана к моему дому. А про лавку мало кто знает. Но если бы за мной следили люди Домбровского, они бы выследили.

— Ладно, — было видно, что разговор этот стал Японцу надоедать, — я поговорю с Пилерманом. Никто тебя больше пальцем не тронет. Но я не хочу больше этих свар. Я не хочу, чтобы вы вдвоем подняли на уши весь город. Закатили шухер, нечего сказать! Я работаю с Пилерманом, и дальше буду с ним работать. А когда ты заловишь Марушину, поставлю его над Привозом. Тебе лучше держаться от всего этого в стороне. А за тебя я так скажу: занимаешься Марушиной, и занимайся ею дальше. А куда не надо — не лезь. Вот про убийцу с Привоза ты ловко придумала! Как думаешь делать теперь?

— Помощь твоя нужна, — сказала Таня, — одного человека найти надо. Этот человек знает правду про того, кто сидел на Александровской каторге по уголовному делу. И кого там обвинили в убийствах заключенных. Большевичка. В Одессе она держала ресторан «Карета Катерины». Но не долго. Ресторан сгорел. Ее зовут Катерина Мещерякова. Я узнала о ней, когда искала что-то на «красную дьяволицу» Никифорову. И вот эта Мещерякова говорила мне, что судили ее в городе Александровске, и некоторое время она сидела на Александровской каторге до отправки в Новинскую тюрьму. А как раз в это время там находился тот человек, убийца. Мне ее расспросить надо.

— «Карета Катерины»… — задумался Японец, — помню, был ресторан. И бабу ту знал. Но сейчас ее нет в Одессе. Уехала она давно из города. А куда уехала — и сам черт не знает!

— Ты же связан с большевиками, — прямо сказала Таня, — ты поставляешь им оружие. Помоги мне ее найти.

— Ишь, шустрая, — прищурился Мишка, — все-то ты знаешь! А ты уверена, что дамочка эта знает убийцу? Не хотелось бы лезть к Соколовской по пустякам. Еще та барышня… Меня от нее аж всего передергивает!

— Конечно, я не могу быть твердо уверена, — сказала Таня, — но я подозреваю, что знает. Должна знать.

— Ладно. Попробую выяснить. Если оставишь в покое Пилермана и не будешь за него языком болтать.

— Если он больше не тронет меня, — веско ответила Таня.

— Не тронет. Я обещаю. А ты знаешь, за мое слово закон. Ты мне лучше вот что скажи: этот тип, убийца, еще в городе?

— Точно в городе, если убил Имерцаки, который знал его в лицо.

— А Марушина не сделала никаких попыток его найти. Да если я выложу все это Ревкому ихнему и дамочке Соколовской, ей явно не поздоровится! — довольно прищурился Японец.

— Ты сможешь выложить, когда я найду убийцу. Ты прямо скажешь, кто он.

— Я ведь тут видел кое-что… — вдруг задумчиво проговорил Японец, — вспомнил… может, тебе пригодится. В общем, в тюрьме я видел одну страшную вещь.

— Какую? — насторожилась Таня.

— Спустились мы в подвал, как тюрьму взяли. Ребятам камеру хотел показать. Держали меня там, в подвале, так вот… Спускаемся мы, значит, все в фасоне, а тут двое моих выскакивают… Глаза за уши завалились… аж зубы выпучили… и блеют, как швицеры под Привозом… Я им говорю: шо за черт вам уши на гланды натянул? А они: там, там… Ну, мы глаза в руки, да пошли за ту картину маслом взглянуть. А там — сундук. И внутри — детские трупики… Доверху почти… У меня аж в печенках заскворчало… Как вспомню — жуть… Мне потом рассказали, что начальник тюрьмы нанял пожизненного убийцу, шоб от незаконных младенцев так избавляться… Тот и делал за привилегии… А потом в город вышел… Мы его как бы выпустили… Зверье такое… Он и делов наделал… В смысле, этих, на Привозе.

— Жаль, что ты не спросил его имя, — сказала Таня.

— Я спрашивал! Так никто его и не знал. Говорили разное. Но толком даже описать не могли. Какой, мол, из себя. Словом, чушь получилась. Ничего хорошего. Мы же не знали, шо сидит такое в тюрьме. Я ж не знал…

— Одно понятно — это не уголовник.

— Не! Наши боятся таких, как диких зверей. Пристрелят скорей, чем за своего примут. Дело вора — это одно. У вора свой путь. Он вредный, но он такой. А это вроде как и не человек даже. Страшно на него смотреть. О чем думает, не понять. Как животное какое-то в людском обличье. Нет, ты все-таки найди эту тварь. Марушина его не тронет — я займусь. Нельзя, чтобы такое по земле ходило. И в тюрьму его тоже нельзя, ведь из тюрьмы можно выйти. А мои люди им займутся… И скажу тебе — благое это будет дело. Так шо ищи зверюгу. А как найдешь — сразу ко мне.

Темная глухая ночь стояла над городом. Ночь, в которой не было даже звезд. В комнате своей новой квартиры, в неярком свете зажженного камина, Таня сидела на кровати, разложив перед собой все бумаги из тюрьмы. Получилось целое море бумаг, бумажное покрывало, шуршащее от малейших движений. Фантазия Тани пошла дальше, и она вообразила, что бумагами обклеена вся комната, даже потолок и стены, а она задыхается в этом бумажном плену.

Но это была только фантазия. Страшная, как и всё, что окружало ее. Прогнав усталость и сон, Таня внимательно вчитывалась в каждую строчку.

И внезапно к ней пришла очень интересная мысль. А ведь на самом-то деле в протоколе допроса, который она читала с таким рвением и который она безоговорочно приняла за допрос Имерцаки, совершенно не ясен пол собеседника, его имя. Это может быть кто угодно. Вопросы следователя общие, они не определяют пол того, к кому обращены. А ответы еще более безлики — опять-таки, за ними совершенно скрыта личность человека.