Дрор Мишани - Скрытая угроза

Авраам пересел на заднее сиденье, где не обнаружил ничего стоящего внимания. В багажнике он нашел старый ящик с инструментами, большую, наполовину полную бутылку воды и картонную коробку со всякими прибамбасами для детсада: бумажными пакетиками, новыми коробками красок, несколькими банками клея. Под красками он обнаружил нечто, что привлекло его внимание: футляр «Филипс» устаревшей модели для двух кассет, внутри которого была только одна кассета.

Короткий телефонный разговор с Иланой по дороге к месту происшествия усилил взвинченность инспектора. Может, Лим намекнула, что следовало сделать больше для защиты Хавы Коэн? Поскольку нападение было совершено в Тель-Авиве, логично предположить, что расследование будет вести Окружной отдел расследований под ее началом. И если Илана решит, что расследование продолжит Авраам, ему предстоит снова работать с ней. Несмотря на отчет.

Он измерил расстояние от стоянки до канавы. Около трехсот метров. Местом встречи могло быть старое здание Музея Эцель, освещаемое и ночью. Илана попросила его посмотреть место преступления, и он посмотрел. И вроде как все увидел. Постепенно инспектор укладывал в голове историю нападения. Пока офицер из бригады криминалистов осторожно водил его по этому месту, он черной ручкой записывал кое-какие детали в своем блокноте.

Глыба, которой Хаву Коэн шмякнули по голове, была найдена рядом с ней, в канаве, и передана в лабораторию. Она весила четыре килограмма. Место, где лежала Хава, видимо, и было тем местом, где на нее напали. На камнях, лежавших на дне канавы, виднелись пятна крови – и никаких признаков того, что женщину перетаскивали. На двух пятнах крови следователи обнаружили частичные отпечатки обуви и понадеялись, что они не принадлежат ни одному из нашедших ее суданцев. Тряпичный мешок, который она вынесла из машины, исчез.

На удивление высокая волна разбилась о скалы в нескольких метрах от канавы, и Авраам вдруг осознал, что он снова находится у моря. Инспектор поднялся на небольшой деревянный мост, перекинутый через канаву, чтобы охватить взглядом все это место, как делал это всегда.

Только вчера вечером Авраам одиноко сидел на песчаном пляже, в двух-трех километрах к северу отсюда, и думал, что уж данное-то дело с морем никак не связано…

Канава тянулась к пляжу. Ночью морской берег – классный путь для бегства. Темно и пусто. Можно пройти по нему на север, до центра Тель-Авива, или на юг, в Яффу, и никто тебя не заметит.

Инспектор вспомнил человека, который неделю назад прошел под утро с чемоданом по улице Лавон, поставил чемодан с муляжом бомбы возле детсада и исчез. Тот же самый человек напал этой ночью на Хаву Коэн и снова сбежал – возможно, берегом моря. Коэн пришла на встречу с человеком, с которым, как она сказала, незнакома. Человеком с чемоданом . Что странно – так это что она не побоялась встретиться с ним глубокой ночью, в темном и пустом месте… Может быть, потому, что это была женщина? Офицер судебно-медицинской экспертизы утверждал, что такой вариант невозможен.

– Никоим образом, – сказал он. – Когда вы ее увидите, поймете, насколько это жестоко. Ей размозжили камнем челюсть, по-зверски.

Может, из-за того, что во время краткой беседы по телефону по дороге к месту преступления Илана не упоминала про отчет, их разговор так удивил Авраама.

Перед дверью ее кабинета инспектор сперва застыл и лишь потом решился постучать. И стал ждать. Он слышал, как в комнате подвинули стул, а затем дверь открылась.

Это была первая их встреча после его возвращения, но они ограничились рукопожатием. Илана открыла окно, выходящее на улицу, и поставила на стол стеклянную пепельницу Авраама.

– Поджидала тебя в ящике, – сказала она.

Как всегда, когда он видел Лим, ему казалось, что ее каштановые волосы чуть-чуть поседели. На ней был темный комбинезон, под ним – черная блузка, а вокруг шеи – нитка мелкого жемчуга цвета слоновой кости. На первый взгляд показалось, что в комнате ничего не изменилось, разве что круглые настенные часы «Сейко», которые раньше висели над дверью, теперь стояли в углу, на полу, эдак косо, будто их наказали и понизили в должности. Авраам положил папку с расследованием на стол, и Илана сказала:

– Минутку, Ави. Хочешь кофе или чего-нибудь пожевать? Я с утра ничего не пила.

«Ну как всегда», – подумал инспектор.

Каждая их встреча начиналась с огромной отдаленности друг от друга, стереть которую могла только совместная работа. На этот раз все было по-другому, потому что сама работа разъединила их, а именно отчет Иланы. Она вернулась с кружками кофе, и ее коллега открыл папку, но она снова остановила его.

– Как дела? Почти три месяца не виделись, а? – сказала Илана, и ее голубые глаза посмотрели на него с такой прямотой, что ему пришлось потупиться.

– Да все путем, – ответил Авраам.

– Путем, да? Ты женишься… Твоя приятельница уже приехала?

Инспектор промолчал. И удивился, почему она не назвала Марьянку по имени.

– Я знаю, что ты не хотел говорить со мной сегодня утром, и знаю почему, – продолжила Лим.

Внезапно Авраам заметил, что в комнате изменилось кое-что еще. Фотография в черной рамке, на рабочем столе. На этой фотографии была Илана с мужем и четырьмя детьми у подножия базилики Сакре-Кёр на вершине Монмартра в Париже. Она была сделана за несколько недель до того, как ее старший сын погиб в армии на тренировочной базе, и с тех пор всегда стояла на столе, лицом к Илане. А теперь ее там не было.

– Что скажешь об отчете? – спросила Лим.

Инспектор попробовал уклониться от ответа.

– Давай поговорим об этом в другой раз, лады?

– Давай поговорим сейчас, именно потому, что нам предстоит снова работать вместе. К папке вернемся чуть позже.

Авраам забыл, что вопросы, которые задает Илана, могут быть такими же прямыми, как ее взгляд.

– Объясни, что тебя так обидело? – спросила она.

– Я не обиделся.

– Тогда что тебя так разозлило?

Трудно догадаться? Пальцы правой руки инспектора напряженно уперлись в папку. Он слишком хорошо знал свою собеседницу, чтобы понять: избежать этого разговора не удастся.

– Это очевидно, разве не так? – заговорил Авраам. – Меня разозлило, что ты написала отчет о моем последнем расследовании, не сказав мне ни слова. Что ты обвинила меня в том, что я разрушил улики, что из-за меня родители Офера Шараби избежали наказания, которого, вероятно, заслуживали. Обвинила, ничего мне не сказав. А ведь мы все время поддерживали связь, Илана. Мы несколько раз разговаривали по телефону, даже когда я был в Брюсселе.

– Так из-за чего ты злишься – из-за того, что я написала, или из-за того, что ничего тебе не сказала?