Анатолий Степанов - Казнь по кругу

— Со свиданьицем!

Одновременно хлопнули до дна, что потребовало определенных душевных сил. Недолго смотрели друг на друга недоуменно: кто, мол, это передо мной? Потом поняли и принялись за бутерброды с селедкой. Закусив, Земцов аккуратно собрал зеленые бумажки и уложил их в специальное отделение своего бумажника. Александр Иванович с удовлетворением отметил этот факт поощрительным похлопыванием агента по плечу.

— Что мне надо делать теперь? — покорно спросил Земцов.

— Ответить на три вопроса и выполнить одно задание, — в общих чертах обозначил поле деятельности своего агента Александр Иванович Смирнов.

— Бу сделано! — весело пообещал в ночи полковнику Махову быстро по молодости отошедший от шоковой моторной реакции Игорь Нефедов, а к утру, когда в спящей Москве объявился полный июньский рассвет, сделал как обещал.

В небольшой квартирке на окраине Москвы небольшой плотный человечек в пижаме плохо спал. В общем-то просто не спал — маялся в кровати, ждал неизвестного. И дождался: в дверь позвонили.

У него все было готово на всякий случай — для себя и для тех, кто собирался к нему прийти. Вот он, пульт дистанционного управления — под рукой. Нажал кнопку, и взлетели, разлетелись на мелкие куски те, кто у двери, и кончился он сам, унеся с собой в никуда тайну загадочных взрывов и навсегда скрыв от возмездия заказчиков этих взрывов.

Сооружая систему адских машин у себя в квартире, он как-то не соотносил себя со взрывами, свое полное, такое привычно милое тело с разрывающей его на куски безжалостной силой, уютную свою жизнь с кровавыми лохмотьями небытия, в которое через мгновение может превратиться он. Он!

Звонок. Еще звонок.

Он исчезнет и тем самым спасет Роберта и Витольда? А если сдать Роберта и Витольда и спастись самому?

Он осуществлял только техническую часть. Только как, но не зачем, для чего и кого. Главное — кого. А вообще никого. Взрыв в Сокольниках — его попросили ликвидировать старый бункер, в котором, как его уверяли, никого не было. Взрыв под Торжком не имел к нему никакого отношения. Могли ли воспользоваться его изделиями? Вполне могли: он по просьбе Роберта и Витольда готовил мины с электронным управлением для скальных работ при строительстве виллы на Черном море. А если добрались до технических исполнителей? Им в любом случае выгоднее молчать. Заговорили — вышка. Надо полагать, что более ранние его дела им раскопать не удалось.

Третий звонок. Как в театре. Сейчас погаснет свет.

Одним движением пальца он заблокировал систему и вылез из-под одеяла. Била дрожь. Страшно замерз он в эту душную летнюю ночь, которая, судя по сияющему окну, перерождалась в утро.

Ворс придверного коврика ощутимо колол голые ступни. Он трижды глубоко вздохнул, чтобы спросить нормальным голосом:

— Кто там?

— Михаил Захарович, это я, Юра Земцов. Помните?

Вспомнил Михаил Захарович Юру Земцова. Кинотрюкача, с которым проверял устройство, сделанное использованным втемную московским пиротехником. А как быть с этим устройством? Сказали, что для розыгрыша на юбилее. На этот раз Михаил Захарович откашлялся. И получилось солиднее:

— Что-нибудь случилось, Юра?

— Случилось, Михаил Захарович. Меня взяли.

Хоть и был готов к такому повороту, но все равно ухнуло вниз в животе и мучительно захотелось в сортир. И слюна, обильная слюна. Он сглотнул вязкую, как сопли, слюну и спросил полушепотом, чтобы не показать Земцову, до чего же ему страшно:

— Теперь за мной пришли?

— Чего? — не расслышал за дверью Юра.

— Сейчас меня возьмут, да? — плачуще взвизгнул Михаил Захарович. Уже не таился.

— Да, — горестно подтвердил Земцов.

— А если я тебя и себя сейчас взорву к чертовой матери?!

— Зачем? — удивился за дверью разумный трюкач.

Действительно, зачем? Умирать-то просто до невозможности не хотелось. Сейчас зайдут, скрутят и в тюрьму поведут. И этого не хотелось. Но живого скрутят и повезут живого. А живой и выкрутиться может, если с умом.

— Что им от меня надо? — неизвестно зачем тянул время Михаил Захарович.

— Поговорить хотят.

— Считаешь, открыть надо? — решил посоветоваться Михаил Захарович.

— Караул устал, — хихикнув от облегчения, вспомнил про матроса Железняка эрудированный Юра.

— Открываю, — почти торжественно объявил Михаил Захарович и, пощелкав замками, открыл железную дверь, в проеме которой тотчас возник милицейский капитан, мгновенно нацепивший на хозяина браслеты. Обиделся хозяин: — Я со всей душой, а вы…

— Мы тоже со всей душой, — с готовностью откликнулся Игорь Нефедов. — Но и со страхом. Вдруг вы, Михаил Захарович, сгоряча перемените решение, пальчиком ткнете в кнопочку — и полетим мы все на встречу с ангелами. Или с чертями.

— Что я, дурак? — продолжал обижаться милый Михаил Захарович.

— Умный, умный, — поспешил его успокоить Нефедов, взял под руку и осторожно предложил: — Пойдем потихоньку, а?

Пошли потихоньку. К оперативной «волге», стоявшей у подъезда пятисотквартирного чуда строительной индустрии. Тихо было в предутреннем миру, светло и тихо. Лишь из-за кустов вздохнул-простонал в пьяном сне дежурный бомж. Нефедов заботливо усадил Михаила Захаровича рядом с человеком в камуфляже и порекомендовал задушевно:

— Будьте добры, Михаил Захарович, расскажите нашему специалисту о ноу-хау в вашей квартире, — прикрыл дверцу и обратился к стоявшему рядом Земцову: — Спасибо, Юра. Вас куда подбросить? В Матвеевское?

В открытом окошке оперативной «волги» возникло взволнованное лицо Михаила Захаровича.

— Ведь его тоже взяли! — возмутился он.

— Взяли, — согласился Нефедов. — Сначала взяли, а потом отпустили.

— Эх, вы! — осудил милицию Михаил Захарович.

Он устал. Устал думать, устал действовать, устал верить в свою победу.

После визита Смирнова Витольд Германович навсегда покинул свою гебистскую квартиру и поселился в запасной на Соколиной горе. В грустной от старости хрущевской пятиэтажке. Сюда он прибыл прямо от Светланы, приказно отрубившись от бойцов охраны. Никто не знал про эту его берлогу. С миром его связывал телефон, номер которого известен был только Светлане, Дмитрию Федоровичу и Юрию Егоровичу.

Он не спал в эту ночь. Не то чтобы не хотел, а не мог.

Он валялся в кровати, отрывочно думая обо всем и поэтому ни о чем не думая. Надо было бы напиться до выруба, чтобы в беспамятстве скоротать ночь, но, порождение суперменской конторы, он считал это слабостью. И по-спортсменски гордился собой, в течение ночи побеждая эту слабость. Но слабость в конце концов оказалась сильнее. В сером сиянии рассвета он на крошечной кухне открыл холодильник и водрузил на пластиковый стол бутылку водки.