Жорж Сименон - Мегрэ и порядочные люди

— А прислуга, мадам Маню, не может с ней ночевать?

— Нет, у нее сын двадцати четырех лет, который капризней, чем самый требовательный муж. Он всегда недоволен, если она опаздывает... Нам нужно кого-нибудь найти, может быть, сиделку. Конечно, мама будет протестовать... Разумеется, я останусь здесь, сколько смогу...

У Вероники были правильные черты лица, золотистые волосы, но ее нельзя было назвать красивой, не хватало живости.

— Мне кажется, я слышу мамины шаги...

Дверь открылась, и Мегрэ с удивлением увидел совсем молодую с виду женщину. Он знал, что мадам Жослен намного моложе мужа, но в его представлении она все же была бабушкой.

В черном, очень скромном платье, она казалась стройнее, чем дочь. Это была брюнетка с блестящими темными глазами. Несмотря на свое горе, она была тщательно подкрашена и безукоризненно одета.

— Комиссар Мегрэ, — представился он.

Она опустила ресницы, посмотрела вокруг и наконец взглянула на дочь, которая тут же пробормотала:

— Наверное, мне лучше оставить вас вдвоем?

Мегрэ не возражал. Мать ее не задерживала, и Вероника неслышно вышла. Все шаги в этой квартире приглушались специальным покрытием и лежащими кое-где старинными коврами.

— Садитесь, — сказала вдова Рене Жослена, продолжая стоять у кресла мужа.

Поколебавшись, Мегрэ наконец сел, а его собеседница опустилась в кресло рядом с рабочим столиком. Она держалась очень прямо, не облокачиваясь на спинку, как все воспитанницы монастырей. Ее губы, без сомнения, от возраста стали тонкими, а руки, несмотря на худобу, были еще красивы.

— Прошу прощения за то, что пришел сюда, мадам Жослен, и, честно говоря, даже не знаю, какие вопросы вам задавать. Я прекрасно понимаю ваше смятение, ваше горе.

Она пристально смотрела на него, не отводя взгляда, и он подумал, слушает ли она то, что он говорит, или продолжает следить за собственными мыслями.

— Ваш муж стал жертвой преступления, которое кажется необъяснимым, и я должен учитывать все, даже малейшие детали, которые могут навести меня на след.

Она слегка кивнула, словно в знак одобрения.

— Вчера вы были с дочерью в театре Мадлен. Вероятно, убийца знал, что застанет вашего мужа одного. Когда вы решили пойти на этот спектакль?

Она ответила еле слышно:

— Три или четыре дня назад. Кажется, в субботу или в воскресенье...

— Кому это пришло в голову?

— Мне. Меня очень интересовала пьеса, о ней столько писали в газетах...

Зная, что под утро она еще не пришла в себя, комиссар был удивлен ее спокойствием и собранностью.

— Мы договорились с дочерью, и она позвонила мужу узнать, пойдет ли он с нами.

— Вам случалось ходить в театр втроем?

— Редко. Мой зять интересуется только медициной и своими больными.

— А ваш муж?

— Мы иногда ходили с ним вдвоем в кино или в мюзик-холл. Он очень любил мюзик-холл.

Голос у нее был ровный, невыразительный. Отвечая, она все время глядела на Мегрэ, словно на экзаменатора.

— Вы заказали билеты по телефону?

— Да. Кресла номер девяносто семь и девяносто восемь. Я хорошо помню, так как всегда прошу места у центрального прохода.

— Кто знал, что в этот вечер вас не будет дома?

— Муж, зять и наша уборщица.

— Больше никто?

— Еще мой парикмахер, я ходила к нему днем.

— Ваш муж курил?

В голову Мегрэ приходили все новые и новые мысли, он только что вспомнил о сигаре в пепельнице.

— Мало. Одну сигару после еды. Иногда еще выкуривал одну во время утренней прогулки.

— Извините меня за такой нелепый вопрос: вы не знали, у вашего мужа были враги?

Она не стала энергично возражать, а просто сказала:

— Нет.

— У вас никогда не создавалось впечатления, что он от вас что-то скрывает, что держит в тайне какую-то сторону своей жизни?

— Нет.

— Что вы подумали, возвратившись вчера вечером, когда обнаружили, что он мертв?

— Что он умер.

Лицо ее стало еще жестче, словно превратилось в маску, и Мегрэ на минуту показалось, что ее глаза наполнились слезами.

— Вам не пришло в голову, кто мог его убить?

Он уловил едва заметное колебание.

— Нет.

— Почему вы сразу же не позвонили в полицию?

Она помолчала и на мгновение отвела взгляд от комиссара:

— Не знаю.

— Вы сначала позвонили зятю?

— Я никому не звонила. Это Вероника позвонила к себе домой, волнуясь, что не застала мужа здесь.

— Она не удивилась, когда его не оказалось и дома?

— Не знаю.

— Кто подумал о докторе Ларю?

— Кажется, я. Нам был необходим человек, который бы всем этим занялся.

— Вы никого не подозреваете, мадам Жослен?

— Никого.

— Почему вы встали сегодня утром?

— У меня нет причин оставаться в постели.

— Вы уверены, что в доме ничего не пропало?

— Дочь проверяла. Она знает, где что лежит, не хуже меня. Кроме пистолета...

— Когда вы видели его в последний раз?

— Несколько дней назад. Не помню точно когда.

— Вы знали, что он заряжен?

— Да. У моего мужа всегда был дома заряженный пистолет. После свадьбы он держал его в ящике своего ночного столика. Потом, боясь, как бы его не взяла Вероника, а в спальне у нас ничего не запиралось, он переложил его в комод. Долгое время этот ящик был на замке, а теперь, когда Вероника подросла и вышла замуж...

— Вам не казалось, что ваш муж чего-то боялся?

— Нет.

— Он держал много денег?

— Очень мало. Мы почти всегда расплачивались чеками.

— Вам никогда не случалось, вернувшись домой, застать у мужа кого-нибудь незнакомого?

— Нет.

— И вы никогда не встречали вашего мужа с каким-нибудь неизвестным вам человеком?

— Нет, господин комиссар.

— Благодарю вас...

Ему было жарко. Он только что провел один из самых неприятных допросов в своей практике. Словно бросаешь мяч, а он не отскакивает обратно. Ему казалось, что его вопросы не попадали в цель, не затрагивали ничего относящегося к делу, а ответы, которые он получал, были формальными, невыразительными.

Она ответила на все вопросы Мегрэ, но от себя не добавила ни одной фразы.

Она не поднялась, чтобы проститься с комиссаром, а продолжала сидеть в своем кресле, и невозможно было что-то прочесть в ее глазах, хотя и очень живых.

— Простите меня за вторжение.

Она не возражала, ждала, пока он встанет, чтобы тоже подняться, потом пошла вслед за ним, пока он неуклюже направлялся к двери.

— Если вам что-то придет в голову, какая-нибудь мысль, какое-нибудь подозрение, если вы что-нибудь вспомните...

Она снова опустила ресницы.

— У вашей двери дежурит полицейский, и, надеюсь, журналисты не станут вам докучать.

— Мадам Маню сказала мне, что они уже приходили...

— Давно вы ее знаете?

— Примерно с полгода.

— У нее есть ключ от вашей квартиры?