Жан-Кристоф Гранже - Присягнувшие Тьме [Литрес]

19 часов, пятница

Запруженная транспортом магистраль. Барабанит дождь. Я открыл окно такси и жадно дышал. Запах мокрого асфальта, выхлопные газы, свист потревоженных шинами луж. И водители, застывшие в своих машинах, словно в стоп-кадре.

Когда такси затормозило наконец на улице Дебеллем, меня охватил трепет новобрачного. Как Манон воспримет эту новую жизнь? В моей квартире? Она никогда не была в Париже.

Я торжественно провел ее по моей знаменитой лестнице под открытым небом. Она лишь вежливо и отрешенно улыбнулась. Потрясение, пережитое в Кракове, пробудило в ней испуганную девочку прежних времен. Я сам еще был в шоке. Однако сквозь страх и отвращение из глубин моего существа рвалось другое чувство. Лихорадочное возбуждение вместе со странным оцепенением. Любовь?

В гостиной Манон опустилась на диван. Я предложил ей чаю, она отказалась. От алкоголя тоже. Она словно застыла, так и не сняв теплую куртку. Оставалось самое трудное: объяснить ей, что я должен совсем скоро отправиться в Отель-Дье. Ее реакция меня не удивила.

– Я поеду с тобой.

Впервые после Кракова она произнесла больше трех слов подряд.

– Невозможно, – уговаривал я ее. – Я должен принимать меры предосторожности. Защищать тебя.

– Я даже не знаю, где нахожусь.

Вдруг мне стало жалко ее до слез, в прямом смысле – до слез. Я нутром ощутил ее боль. Ее грусть была моей грустью. Ее смятение сделалось моим. Я рухнул перед ней на колени и взял ее руки в свои:

– Ты должна мне доверять.

Она улыбнулась. В груди у меня разлилось тепло. Словно внутреннее кровотечение, невероятно приятное. Упадок сил, смертоносный, но сладостный. Я прошептал:

– Позволь мне тебя защищать. Позволь мне…

Я не смог закончить фразу. Манон обхватила мое лицо ладонями и привлекла к своим губам. Воля меня покинула. Сердечный жар растекся по всему телу. Жизненные силы покидали меня, но ничего лучшего я до сих пор не испытывал…

Через два часа я катил к Отель-Дье, все еще переполненный пережитым. Манон. Ее руки на моем теле. Биение крови. Последние мгновения. На ее ласки откликнулись неведомые мне самому точки, нечувствительные прежде участки кожи. Нежная и совершенно незнакомая мне акупунктура любви…

Люка Субейра перевели в другое отделение.

Конец ощущению, что смерть где-то рядом, синему свету, одноразовой одежде медперсонала. В большом белом коридоре за стеклянными дверями просторные боксы. Внутри пациенты опутаны трубками и датчиками, но под резким неоновым освещением.

Идя по коридору, я наконец вернулся к реальности. Я увижу Люка, живого и в сознании. Когда я узнал его через стеклянную дверь, то чуть не закричал. У него еще были трубки в носу, электроды на шее и висках, и он выглядел истощенным. Но он смотрел осмысленным взглядом.

Я бросился к нему. В порыве радости я сжал его обеими руками:

– Дружище. Я так…

– Я его видел.

Я онемел. Его голос был как шелест дыхания. Он прошептал снова:

– Я его видел, Матье. Я видел дьявола.

– Теперь закройте глаза.

Люк с обнаженной грудью полулежал в кресле с откинутой спинкой. Обритый череп был весь усеян электродами, улавливавшими колебания излучаемых мозгом волн. Под пластырями, покрывавшими его грудь, скрывались датчики, фиксировавшие частоту сердечных сокращений, интенсивность мускульных вибраций, гальваническую реакцию кожи (по-английски GSR – galvanic skin response, как мне объяснили), то есть электрические микротоки, испускаемые эпидермисом.

– Вы расслабляетесь. Вы постепенно начинаете ощущать каждую клеточку вашего тела.

Левый бицепс Люка был обхвачен обшлагом тонометра. Инфракрасный датчик в виде кольца на пальце контролировал уровень насыщения организма кислородом. Эта аппаратура должна была не только улавливать физиологические изменения во время эксперимента, но и сигнализировать об опасности: Люк вышел из комы, но его состояние оставалось неустойчивым.

– Ваши члены расслабляются. Ваши мышцы делаются ватными. Напряжение уходит.

Через несколько дней после моего визита Люк потребовал, чтобы его с помощью гипноза погрузили в пережитое им психическое состояние – и при свидетелях. Ему хотелось еще раз, по памяти, достигнуть «того берега» и чтобы каждая деталь была запротоколирована.

Эрик Тюилье, невропатолог, который лечил его в Отель-Дье, отказался – слишком рискованно. Но Люк настаивал, и один психиатр по имени Паскаль Зукка, главный врач клиники в Вильжюиф, согласился. По его мнению, сеанс мог оказаться даже спасительным, ибо катарсис порой лечит психические травмы. Тюилье капитулировал. С обязательным условием, что все будет происходить в Отель-Дье, в его отделении и под его надзором.

– Ваши руки, ваши ноги тяжелеют…

Был четверг, 14 ноября. Из наблюдательной кабины я через стекло смотрел на своего лучшего друга, бледного как мел, потерявшегося среди датчиков и проводов. Очередное заблуждение…

Люк находился в центре большого пустого зала, обшитого металлическими панелями и выстеленного звукопоглощающими плитами и светлым линолеумом. Слева от него стоял столик на колесиках, на котором были разложены ампулы, шприцы и электрический дефибриллятор. Перед ним, повернувшись к нам широкой спиной, сидел Паскаль Зукка в белом халате. Своей напряженной позой он напоминал тренера по боксу, дающего последние советы своему чемпиону. Сцену снимали несколько камер.

Я посмотрел на своих соседей. Судебный следователь Корина Маньян, приехавшая в командировку из Безансона по собственному поручению. Рядом с ней – Эрик Тюилье, не спускавший глаз с мониторов. Чуть поодаль – психиатр, чьего имени я не разобрал, – его Маньян прихватила с собой в качестве эксперта. Эксперта в какой области? Этот сеанс был комедией.

Позади этой троицы маячил Левен-Паю, дивизионный комиссар Наркотдела, пришедший проверить, не подвергнут ли пыткам его лучшего сотрудника. Притулившись в тени, секретарь Маньян делал записи, а медперсонал суетился вокруг мониторов и клавиатур компьютеров.

Но кто заслуживал тут особого внимания, так это сидевший справа от всех особо приглашенный Люком священник. Он представился: отец Кац, каноник Парижской епархии, специалист по экзорцизму, доверенное лицо Папской курии. Человек в черном крепко сжимал в руках красную книжечку – «Римский требник». Я не мог поверить, что Люку удалось вовлечь всех нас в свой бред.

– Ваши ноги врастают в землю. Ваши пальцы немеют…

Я хотел рассмеяться, но это было бы неуместно. Присутствие Маньян и ее секретаря показывало, что эта буддистка принимает всерьез все происходящее. Надо же было такому случиться, чтобы именно Маньян с ее пристрастием к эзотерике занималась делом Симонис. Единственная, кто мог хоть с малейшей долей серьезности отнестись к галлюцинациям Люка Субейра…