Анатолий Степанов - День гнева. Повести

Отстояв очередь, съели по мороженому в виде олимпийского факела.

Решили сфотографироваться. Казарян, как в подзорную трубу, долго разглядывал через свернутый шарж щеголеватого молодого человека с «контаксом» на груди, прежде чем они отдались ему на растерзание. Молодой человек ставил их поперек Арбата, рассказывая одновременно о трудностях, с которыми ему приходится сталкиваться в поисках дефицитных и в тоже время качественных пленки и бумаги фирмы «Кодак».

— Небось у мосфильмовских ассистентов покупаешь, — ворчливо предположил Казарян. Молодой человек, глядя на них через видоискатель, ответил откровенно:

— Пленку — да, — и щелкнул раз, присел, щелкнул второй. — Завтра будет готово. Пять рублей фотография. Вам сколько?

— Три. Каждому по штуке, — решил Казарян, и они тронулись к Смоленской. В комиссионке приобрели Смирнову в подарок ронсоновскую зажигалку. День — веселый, пестрый, бездельный — кончался.

— Пошли домой, — предложил Алик.

Возвращались, не торопясь, щадя хромую ногу Смирнова. Смеркалось, серело, когда они свернули в Алькин переулок. «Привал странников» зажег манящие огни.

— Зайдем кофейку выпьем, — предложил Роман.

— Может, не надо, — робко попротестовал Смирнов.

— Вам, может, не надо, а мне надо. Мне за руль садиться. — Казарян решительно двинулся к «Привалу». Алик и Смирнов потянулись за ним.

На пороге «Привала» вежливо и виновато улыбался Денис.

— К нам уже нельзя. У нас спецобслуживание началось, — сообщил он.

— Какое еще спецобслуживание! — взревел Казарян.

— Центровые все заведение откупили. Тихо гуляют, — пояснил Денис.

Казарян попытался все-таки заглянуть в зал, но Денис стоял цербером:

— Не велено, не велено, товарищ.

— Я тебе не товарищ! — рявкнул Казарян. — Ну и черт с ними! Пошли к тебе, Алька?

Пили не кофе — чай, потому что чай был хорош. Алик умело заварил, да и как можно плохо заварить липтоновский-то. Напились, и Казарян собрался.

— Пахнет? — вопросил он Смирнова, дыхнув на него.

— Вроде, нет, — нетвердо сказал Смирнов.

— Эх, ты! — неизвестно за что укорил его Казарян, достал из кармана коробочку, насыпал в горсть мелких, как бы никелированных шариков и закинул их в пасть. Скривился, проглотил и сообщил, хвастая: — Японские! После них хрен что учуешь! Я двинул, братцы. Завтра с утра за фотографиями заеду и тебя, Санятка, навещу. Бывайте.

Алик постелил Смирнову в своем кабинете, а сам устроился привычно, в спальне. Покряхтывая, Смирнов разделся и залез под одеяло. Нюхнул свежего белья, потянулся на жесткой, потрескивающей простыне, удлиненно зевнул и решил про себя, вслух:

— Господи, хорошо-то как!

— Ты что? — громко поинтересовался Алик из спальни.

— Хорошо, говорю! — криком ответил Смирнов.

— Саня, а что это такое — центровые?

— Центровые-то? Верхушка среди деляг. Так сказать, короли теневой экономики.

Недолго поговорили об экономике, замолкли и уснули.

Следующим утром Казарян долго крутил медный рычажок у бордовой двери. Не открывали Он снова крутил, потом ногой бесцеремонно стучал по бордовому. Собрался было уходить, но, услышав шаркающие неровные шаги, разогрел в себе обиду, скорчил недовольную рожу, собрался орать и заорал, как только Смирнов открыл:

— Долго мне, как просителю, у порога ошиваться? Дрых, что ли?

— Я на балконе был. Не слышал, извини, — повинился Смирнов и поздоровался: — Здравствуй, Рома.

— Привет, привет, — ответствовал Казарян и, развернув бумагу, протянул Смирнову фотографии. — Полюбуйся на себя.

— И на вас, — добавил Смирнов, разглядывая яркую кодаковскую продукцию. Поперек Арбата, в разноцветной праздной толпе стояли, блаженно улыбаясь, три не очень молодых поддатых мужика. Продолжил любовно по отношению ко всем изображенным в том числе и к себе: — Старые хрычи.

— А Алька где? — спросил Казарян.

— На какой-то брифинг умотал. Зайди, чайку попьем.

— Некогда мне. Я к вам вечером заскочу. А фотографию на стенку пришпиль. Пока, Саня.

— Обожди чуток. Мне кое-что тебе показать надо. Пойдем.

— Может, вечерком? — вяло сопротивлялся Казарян, идя за Смирновым на балкон.

— Сейчас, именно сейчас, — отрезал Смирнов и командирски предложил: — Смотри.

Не было весело раскрашенного и чисто вымытого домика, не было тента, не было затейливых занавесочек и вывески не было. Не было «Привала странников», а был ряд подготовленных к капитальному ремонту домов с заколоченными окнами.

— Интересное кино… — задумчиво удивился Казарян. — Где же мы вчера гужевались?

— В «Литературке», на шестнадцатой странице, иногда помещают фотографии под рубрикой «Что бы это значило?». И ждут от читателей остроумного ответа. Что бы это значило, Рома?

— А черт его знает, — Роман почесал в затылке и решил: — Мне в Союз срочно надо, заседать. Я туда смотаюсь, часика в три опять к вам заеду. И тогда помаракуем вместе.

— Я тебя провожу, — предложил Смирнов. В лифте Казарян спросил:

— По старой памяти копать хочешь?

— Посмотрю, — неопределенно ответил Смирнов.

Казаряновская «восьмерка» вскарабкалась к Остоженке и исчезла. Смирнов направился к тому месту, где был «Привал».

На проезжей части переулка стоял юный лейтенант милиции и тупо смотрел на заколоченную дверь — бывшее антре шикарного кооперативного заведения.

— Вы — местный участковый, лейтенант? — спросил Смирнов.

— Да, — подтвердил лейтенант и встрепенулся, вспомнив свои обязанности. — Я слушаю вас, товарищ.

— Где кафе, лейтенант? Здесь же еще вчера кафе «Привал странников» было?

— Сам удивляюсь, — признал лейтенант и вдруг спохватился: — А, собственно, почему вы мне задаете эти вопросы?

— Ты меня не бойся, лейтенант, — успокоил его Смирнов и вытащил из кармана удостоверение почетного милиционера. Лейтенант раскрыл книжечку, посмотрел фотографию, поднял глаза, посмотрел на Смирнова и поинтересовался застенчиво:

— Это ваш портрет, Александр Иванович, в нашем музее висит?

— Глазастый, — одобрил его Смирнов и пригласил: — Пойдем в скверик, на лавочке посидим, поговорим, а, лейтенант?

Они уселись. Дремали бабки на соседних скамейках, носились по дорожкам энергичные дети, солнышко, по-утреннему не припекая, ласково грело. Лейтенант, хозяйским оком окинув свои владения, расстегнул верхнюю пуговицу форменной рубашки, приспустил галстук:

— Спрашивайте, товарищ полковник.

— Какой я теперь полковник! — признался Смирнов и задал первый вопрос: — Как тебя зовут?

— Лейтенант Трындин, — и тут же поправился: — Юрий. Юра.

— Вот что, Юра. Когда это кафе открылось?

— Сейчас точно скажу. Сегодня у нас среда, а открылись они в прошлый понедельник. — И заключил, подсчитав про себя: — Значит, девять дней тому назад.