Анатолий Степанов - День гнева. Повести

— Да, недолго дрыгалась старушка в злодея опытных руках…

— Какая старушка? — испугался Юра.

— Да это присловье мое дурацкое, Юра… А когда они вообще здесь появились?

— Да самое большое — с месяц тому назад. Я еще удивился, как они быстро все отремонтировали.

— Да, шустрые ребята…

— Вы уж мне поверьте, Александр Иванович, у них все в порядке было: и патент, и разрешение райисполкома… Главный у них — Шакин Вадим Владимирович, пенсионер… Да у меня его данные записаны, — Трындин вытащил из кармана записную книжку, нашел нужную страницу. — Вот. Шакин В. В., 1927 года рождения, пенсионер, по профессии — инженер-экономист, прописан в городе Калининграде Московской области, Свободный проспект, дом 16 «а», квартира 178. Все точно, я собственноручно с паспорта списывал.

— Дела! — сказал Смирнов. — На кой черт Шакину вся эта самодеятельность? Расходы по ремонту колоссальные, а торговал всего девять дней.

— А может его… — Трындин пальцем показал на небо, — закрыли?

— Тебя бы обязательно известили, Юра. Гласность нынче.

— Это уж точно — гласность… — почему-то недовольно подтвердил Юра Трындин.

— Достают тебя жильцы в связи с гласностью? — сочувственно догадался Смирнов.

— Еще как! — обрадованно признался Трындин и тут же задал вопрос — решился, наконец, о главном: — Подозреваете, Александр Иванович, что могут быть серьезные злоупотребления, нарушения законности, так сказать?

— Да ничего я не подозреваю, просто не люблю, когда меня дурачат. Особенно вот так, бессмыслицей. Так, говоришь, у них с бумагами все в порядке?

Смирнов встал. Встал и Трындин.

— Все в полном ажуре, я и в райисполкоме проверял.

— Может, посмотрим, что там внутри? — предложил Смирнов.

— Давайте лучше арендаторов подождем. И с ними вместе, по закону. А то мало ли что, обвинят нас с вами в превышении полномочий.

— Вон как за вас взялись! — удивился Смирнов.

— Демократизация, — констатировал Трындин. — Так что же нам делать, Александр Иванович?

— Подождем малость, Юра, — решил Смирнов и пошел в дом — завтракать.

Позавтракал, и лег на диван с «Литературкой». Сквозь открытую балконную дверь пришел негромкий и мощный московский гул, сквозь который так хорошо дремать днем. Смирнов позволил «Литературке» упасть на лицо, вдохнул с удовольствием керосиновый типографский запах свежей газеты и задремал. Задремал, а затем уж и заснул.

Вместе вернулись (у подъезда встретились) Роман с Аликом и разбудили Смирнова. Убрали с лица усыпляющую газету, из горизонтального положения перевели в вертикальное (усадили) и попросили:

— Открой глаза, закрой ротик.

Смирнов безобразно зевнул и решил, что они — садисты.

— Обедать будем, — объявил программу совместных действий Алик.

— Да я только что завтракал! — возмутился Смирнов.

— По сравнению с вечностью действительно только что. Четыре часа тому назад.

— Это я столько спал? — удивился Смирнов.

— Старость — не радость, — посочувствовал ему Казарян, а Алик добавил:

— Сон алкоголика чуток и беспокоен.

Смирнов столь яростно потянулся, что свело шею. Покрутив головой, он встал и предложил:

— Пойдем свежим воздухом подышим.

Свежим-то воздухом — в Москве! Они стояли на балконе. Кругом — дымы, пары, клубы пыли, разноцветные облака черте-чего. Они стояли на балконе и смотрели на «Привал странников», которого не было.

— Имеются соображения ума? — спросил Смирнов.

— Ни хрена не понимаю, — признался Алик.

— Внутрь бы заглянуть, — сказал Роман.

— Хотел, — сообщил Смирнов. — Но участковый не позволил. Законник.

Что-то странное произошло внизу. Бросив трудовую вахту, зарысили вверх и налево дорожные рабочие, копавшие яму посреди мостовой, засеменили туда же предподъездные бабки, твердо убежденные, что бегут, даже от винно-водочной очереди недалекого продмага отделилось несколько нестойких. Всех тащил вверх и налево азарт любопытства. Явно было видно.

Оповещая о беде, закричали сирены — милицейская и «Скорой помощи». Торопливо переваливаясь на ремонтных колдобинах, от набережной мчались по переулку белый «Рафик» с красным фонарем на крыше и серая «Волга» с синим.

— Спустимся, ребята, — приказал Смирнов.

— Вероятнее всего, автомобильная авария, — сказал Алик, не хотелось ему на улицу.

— Машина-то наша, оперативная, не гаишная, — ответил ему Смирнов, застегнул расстегнутую до пупа рубашку и двинулся к дверям.

В соседнем переулке почти идеальным кругом стояла толпа, замыкая в себе и «Скорую помощь», и милицейскую машину. Люди стояли тихо, не позволяя себе обсуждать случившееся. Значит, смерть.

— Разрешите, — скорбно и вежливо попросил у шеренги Смирнов и, повесив палку на локтевой сустав, достал свою книжечку. С книжечкой пропустили. Внутри круга медики уже не суетились, — а суетились три человека в штатском. Один, приседая, а затем вытягиваясь, щелкал фотоаппаратом, второй делал отметки мелом на асфальте, третий — на корточках — осторожно рылся в карманах лежавшего на тротуаре ничком милиционера в форме. Милиционер лежал, противоестественно вывернув руки-ноги. Так живые не лежат. На тротуаре лежал труп милиционера.

— Участковый Трындин? — спросил Смирнов у спины четвертого штатского, который в суете не участвовал. Четвертый раздраженно обернулся и вдруг узнал радостно:

— Александр Иванович?

— Здорово, Леонид, — солидно поприветствовал четвертого Смирнов. Был четвертый — Леонид — хорошего роста, складный, франтоватый, на артиста Абдулова смахивал.

— В Москве, а к нам не зайдете, — укорил он Смирнова.

— А что мне у вас делать?

— Как что? Пообщаться, соскучились мы без вас.

— Соскучились? — непонятно спросил Смирнов и повторил вопрос, кивнув на тело: — Участковый Юрий Трындин?

— Участковый Юрий Трындин, — соболезнуя голосом, подтвердил Леонид.

— Что случилось?

— С крыши сорвался.

— Прямо-таки и сорвался?

— Сейчас здесь закончим и наверх пойдем, пощупаем, что и как.

Смирнов глянул вверх, на крышу пятиэтажного доходного дома, каждый этаж которого — полтора нынешнего. Высоко. Очень высоко.

— Я с ним утром разговаривал, — сказал Смирнов. На труп он не смотрел, не хотел смотреть. — Что же ты так, Юра Трындин?

К Леониду подошел третий в штатском — совсем еще молодой — протянул сложенный вчетверо лист бумаги:

— В кармане нашел. Прочти, Леня.

Леонид развернул бумагу. Смирнов нахально заглянул в нее через Леонидово плечо. Леонид обернулся на него, но ничего не сказал. Стал читать бумагу. Читал и Смирнов.

«Околоточный! Пока ты даром копытами топочешь, малолетки ширяются, как хотят. На твоем участке, козел. Коробейников сдавать не в моих правилах, а склад их сдам. На крыше шестого дома, под правым скатом слухового окна. Целуй меня в тухес за подарок, лох».