Леонид Словин - Подставное лицо. Дополнительный прибывает на второй путь. Транспортный вариант. Четыре билета на ночной скорый. Свидетельство Лабрюйера

«Собственно, тревога эта появилась раньше, — подумал Денисов, — когда Фесин рассказал о результатах проведенного им небольшого следствия в юридической консультации. Когда он сказал: «Шерп незаметно наблюдал за своей новой подругой. Не шел рядом, а именно следил...» Уже не важны были попытки объяснений: «Ревнив!» «Он и жену ревновал! Причем как-то особенно унизительно...» Потом было сообщение соседки из третьего, подъезда: «Мужчина молодой, стройный. С адвокатом' не сравнить!» Снова что-то похожее на слежку за Белогорловой...»

Денисов огляделся по сторонам. Никого не было. Дом продолжал жить нешумной ночной жизнью. Денисов услышал негромкий стук в соседнем подъезде — освещенная кабина лифта медленно ползла вверх.

— Откуда ты звонил в отдел? — спросил Денисов. Младший инспектор показал рукой в глубь аллеи.

— Там автомат.

Телефон, к которому ходил Ниязов, был достаточно далеко — за это время Шерп мог, безусловно, уйти. Поехать в отдел внутренних дел, на вокзал, на что Денисов втайне рассчитывал.

Они вошли в подъезд, подошли к лифту. Здесь было не так знобко. Ниязов кашлянул — звук тотчас отдался от стен.

«Словно огромная ушная раковина», — подумал Денисов о подъезде.

Он нашел почтовый ящик Шерпа, заглянул в щель. Записки, которую, по просьбе Денисова, должна была оставить адвокату соседка, в ящике не было.

«Взял, или соседка забыла оставить...»

Чувство тревоги не отпускало Денисова, он поманил младшего инспектора. Вдвоем, стараясь не шуметь, они направились к лестнице. Уродливые, расплющенные звуки поползли вверх, деформированные лестничным колодцем.

«Только звук обособляет тишину, — подумал Денисов. — Без звука нет тишины».

На площадке второго этажа Ниязов остановился, подошел к радиатору центрального отопления, прижался спиной к решетке.

Денисов поднялся выше.

Дверь в квартиру Шерпа была закрыта, но что-то подсказало Денисову, что она не заперта. Он осторожно подал ее вперед, в тесный коридорчик.

При свете, упавшем с лестничной площадки, Денисов увидел еще дверь в комнату, старую выцветшую циновку, в углу тумбочку с телефоном, над ней горел ночник.

Сбоку у двери на калошнице, вытянув ноги и разметав руки по сторонам, полулежал человек. Он был без шапки, в расстегнутом полушубке, на груди, расплывшись по белой сорочке, чернело пятно. Между калошницей и тумбочкой, ближе к углу, валялись очки, листок бумаги, сброшенная с аппарата телефонная трубка. Еще дальше — маленький хромированный пистолет.

На листке бумаги Денисов разобрал: «...Звонил инспектор...» Строчка завершалась с обратной стороны листка.

Шерп был мертв.

— ...О нем я почти ничего не знаю. На этом и строился расчет. Если меня задержат, даже нечего рассказать. Обрывки незначащих фраз, обмолвки.

— Что вам известно о его прошлом?

— Об этом я могу только догадываться. На свободе он был временным безымянным статистом. Да и не стремился кем-нибудь стать. В колонии, как я понял, его знали. С ним считались, кто-то перед ним трепетал. Он мог часами рассуждать о всяких хитростях и уловках. В этом вопросе он мог считаться докой. Особенной заботой были документы, ксивы. Если бы его задержали и направили бы запрос: «Проживает ли такой-то по такому-то адресу и где в настоящее время?» — наверняка поступил бы ответ: «Человек, которым вы интересуетесь, действительно проживает, действительно убыл к вам и ничего компрометирующего за ним нет». Обычно он долго охотился за нужными документами. В последнее время, я знаю, он искал бумаги какого-нибудь инвалида труда или детства, не состоящего на воинском учете. Короче: все его мысли были заняты тем, как бы ввести в заблуждение того, кто потом будет его искать. Мог подбросить ни место преступления окурки, хотя сам не курит. Какие-нибудь характерные, вроде «Герцеговины Флор». Или фляжку от коньяка — сам пил мало. Покупал, а после дела сразу уничтожал запоминающиеся куртки, шапочки. Подыскивал временные норы в разных частях города и пригороде, чтобы было куда скрыться, залечь на несколько дней. Переодеться. Главное же, была похвальба. Где швейцару бросил червонец, где старушке уборщице подарил букет белых калл. Люди же не думают о том, что жулик бросает им малость от того, что у них же отнял.

Денисов стоял у балконной двери, рядом с трюмо. Отсюда была хорошо видна скромная обстановка квартиры адвоката — стол с кроватью, шкаф, книжные полки, кресло.

Комната казалась незаставленной: каждая вещь ютилась словно сама по себе и не хотела иметь ничего общего с остальными. Обой цвета незрелых помидоров усиливали впечатление неуюта.

— В момент осмотра на столе, — диктовал следователь, будто не в микрофон, а прямо на магнитную ленту, медленно переползавшую с одной черной катушки на другую, — находятся документы: черновик заявления по иску Главодежды к Чертановской оптовой базе, коммерческий акт...

По звонку Денисова к дому Шерпа прибыло несколько оперативных групп — с Петровки, из райуправления, из отделения милиции, на территории которого произошло ЧП. С самого начала все взял в свои руки следователь, производивший теперь осмотр, — его знали как специалиста. Об этом же свидетельствовал и диктофон, который он по собственному почину брал на места происшествий, чтобы не сидеть за протоколом, а быть полнокровным участником осмотра.

Вторым после следователя был начальник отделения уголовного розыска Сапронов из райуправления — немолодой, со шрамом на щеке, руководивший действиями оперативной группы. Он подробно расспросил Денисова о Шерпе и Белогорловой, но мнения собственного не высказал; транспортная милиция территориально отношения к происшедшему не имела и функции ее на месте происшествия были чисто наблюдательными.

— Телеграмма из Куйбышева, — продолжал диктовать следователь, — о смерти гражданки Шерп Эф Эс, заверенная районным загсом, авиабилет на рейс Куйбышев — Москва... Личные записи...

— Приводить записи будете полностью? — спросил Сапронов. Он помогал эксперту-криминалисту, возившемуся с вещественными доказательствами.

Следователь остановил вращавшиеся бобины.

— Начальных слов будет достаточно. Бумаги мы изымем... — речь шла о записках Шерпа.

Он снова включил диктофон:

— ...Начинающиеся словами «что-то случилось с часами...»

Денисов еще раньше списал записку к себе в блокнот: она перекликалась с другими — похожими, приобщенными к уголовному делу.

«... Что-то случилось с часами. Они показывают 1730, завтрашнее число, к тому же воскресенье. А сейчас пятница и недалеко до полуночи. Не знаю, как привести все в соответствие — дату, день недели, часы и минуты. Да и нужно ли? Как я мог допустить такую оплошность? Как жить теперь?»