Анатолий Степанов - Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный самовар (пьянки шестьдесят девятого года)

— Летят утки, летят утки.

Да два гуся, — запели девчата из типографии. Отходили на конус большие леса вдоль дороги, было пасмурно, вяло пролетали галки, а где-то далеко летели утки и два гуся! Алик пробрался к кабине — поближе к девчатам — и стал подпевать. Он сейчас любил всех девчат, но подсел к хорошенькой блондинке Асе.

— Пьяненький, — тихо сказала Ася.

Песня кончилась, и девчата заговорили. Поэтому Алик ненавязчиво прижался к теплому Асиному боку. Ася нерешительно пошевелилась. Тогда он обнял ее за талию, и она сразу же громко сказала:

— Ох, девочки, колхоз этот мне сейчас совсем уж не нужен. Колька на неделю приехал, Клава. Ты его знаешь? — крикнула она в угол. — А я — на месяц в колхоз загремела. С кем теперь погуляешь в удовольствие.

Она стремительно обернулась к Алику, он увидел ее удалые глаза, заробел и убрал руку. Она отвернулась, и он опять обнял ее за талию. Уставшие от дороги и водки, все замолчали. Алик положил голову на асино плечо и стал подремывать. Изредка встряхивало, и тогда он виском ударялся о какую-то костяшку худенького асиного плеча, от которого пахло бедным жильем и большой семьей.

— Через десять минут прибываем! — громогласно объявил рыжий Тимка с электроподстанции. Зашевелились все.

— А где мы здесь жить будем? — спросила Ася, еще раз резко, на мгновенье обернувшись к Алику. Шутила, видно, с ним.

— Это ты у председателя спросишь, — ответил Тимка.

Ася замолкла.

Та, что звалась Клавой, попросила:

— Ася, дальше.

А Тимка мрачно сказал:

— Меняла — председатель ответит тебе по-русски кратко. Большой барбос.

Машина въехала в село Дуньково и вскоре остановилась. Все еще сидели по лавкам, когда через борт заглянула в темный кузов хитрая славяно-азиатская харя.

— А что это за рожа? — басом поинтересовалась Ася.

— А это председатель, — тонким голосом ответил Тимка.

Председателева харя добро заулыбалась, съежилась от искусственной радости и произнесла:

— Сразу видно: москвичи приехали. Рад приветствовать!

— Ребята, он ласковый! Значит, придется лес возить, — догадался Тимка.

Тимка перегнулся через борт, снял с председателя кепку и трескуче поцеловал его в лоб. Председатель вырвал кепку и удалился.

По домам их расселяла молчаливая деловая бригадирша. Их изба стояла на околице. Тимка бросил свой мешок и убежал. Алик дотошно устраивался. Устроился, и стало скучно. Но тут же вернулся Тимофей и, мерцая в сумерках воспаленным от суетливой беготни лицом, обрадовал:

— Пиво в чайную завезли. Свежее.

В чайной пахло конской мочой и немытыми ногами. Алик и Тимка пробились к стойке. Светло-желтая струя долбила кружки. Мужики зачарованно глядели на струю.

— Два по сто и четыре кружки, — сказал Алик.

— Споловиним, — присоветовал Тимка. Отпили по пятьдесят и запили пивком.

— Хорошо, — отметил Алик.

— Зачем тебе Аська? — спросил Тимофей.

— А я знаю? Я — доктор? — Алик отвернулся и посмотрел на соседний столик. За тем столиком в голубом пиджаке и серых брюках в окружении односельчан сидела местная знаменитость — олимпийский чемпион по штанге в легчайшем весе, карманный такой паренек. Он угощал своих и рассказывал о прекрасной заграничной жизни.

— У нее парень есть. Мой приятель, — расхрабрился Тимка.

Алик поднял стакан с остатками водки и обратился к столу чемпиона:

— Выше знамя советского спорта!

Чемпион долго смотрел на Алика непонимающим взором и медленно поднимал стакан. Поднял наконец, выпил и направился в стойке, которая была чуть ниже его плеч.

— Доня, три по сто! — приказал чемпион, но парень, очередь которого подошла, легонько отстранил его от стойки. Высокий легкий координированный парень — горожанин.

— Ты знаешь, кто я? — сурово спросил чемпион.

— Знаю, — спокойно ответил парень. — В очередь вставай.

— Знаешь, а не уважаешь! — укорил чемпион.

— Пьяного — не уважаю.

— А если я тебя пополам разорву?

— А если я тебе по шее?

— Да, молодежь пошла… — огорчился чемпион и стал в очередь из трех человек.

Наблюдавшие за жанровой сценкой Алик и Тимка успокоились и, приступая после водки к пиву, вальяжно поменяли позы.

Нога Алика ткнулась под столом во что-то мягкое. Что-то мягкое заворочалось под столом.

— Собака, что ли? — удивился Алик.

— Черт его знает. Может, и телок, — философски заметил Тимка.

Грязная рука снизу откинула край клеенки. Противоестественное рыло возникло из-под стола.

— Ребятки, — слезно сказало рыло, — оставьте пивка хлебнуть.

Ах, танцы на шоссе! Гармонист запрокидывал голову и наяривал вальсы, фокстроты и танго. Наяривал до того однообразно, что трудно было разобрать, где вальс, где фокстрот, где танго. Местные рослые девчата в цветастых и темных пиджаках, открячив зады, трудолюбиво и истово исполняли все танцы. Подружка с подружкой. Мелкие по сравнению с москвичами парни терпеливо щелкали семечки — ждали своего послетанцевого часа. Каждые три минуты на танцующих набегали два ослепительных огня: на Москву мчались молоковозы. Не прекращаясь, танцы сваливались на обочину.

Алик в конце концов затосковал. Потрещав в кармане бумажками, он подозвал Тимку.

— Тима, чайная еще работает?

Ничего-то не надо было объяснять Тимке. Сокращая разговор, он предложил:

— Давай половину, сбегаю.

Алик беспокойно ждал его, когда подошла Ася.

— Александр Иванович, потанцуем?

Они прошлись в прыгающем фокстроте. Ася смотрела на него, как хозяйка.

— Вы на комбинате ужасно серьезный.

Алик ждал Тимку, и поэтому ответил невежливо:

— Уж какой есть.

— А здесь простой, веселый, — она не хотела замечать грубости.

— Парень я простой, провинциальный, — пропел Алик, точно попадая в гармонистову музыку. Под эту музыку получалось все.

— Уж до того простой, уж до того провинциальный! — сказала Ася грустно.

— Александр, пошли! — крикнул Тимка издалека.

— Вы меня извините, Асенька. — Алик остановился и слегка прижал ее к себе. На миг ощутил ее груди, учуял острый запах волос, и ему захотелось, чтобы так было долго, долго.

— Идите, — сказала она. — Идите. Только не напивайтесь.

Он хотел обидеться, но уже не хотелось оставаться. Ничего не сказав, он кинулся в темноту на Тимкин голос.

Они сели у овражка. Снизу несло нежной травяной прелью. Тимка открыл бутылку, и запахло водкой. Букет получился невообразимый.

Тимка и стакан принес. Алик принял дозу и лег на спину. Тимка звучно принял свою. Алик закрыл, потом открыл глаза. Звездный небосвод дрожал над ними. Они лежали на траве, и опять стали слышны жалобная гармошка, и шум молоковозов, и пронзительные вскрикивания простодушно кокетничавших девчат.