Анатолий Степанов - Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный самовар (пьянки шестьдесят девятого года)

За угловым, привычным уже Смирнову столиком тихо сидели Матильда и Франц. У стула, под правой рукой Франца, стояла знакомая объемистая сумка. Франц увидел Смирнова, встал и спросил:

— Надеюсь, у вас все в порядке?

— Можно сказать, что так, — грустно сказал Смирнов.

— Машина на условленном месте?

— Да.

— Тогда я пойду, — решил было Франц, но Смирнов, прижав его плечо, усадил на стул и объяснил некоторую свою фамильярность:

— Кое-какие нюансы, Франц. В газике сейчас находятся автомат, четыре пистолета и упаковка гранат-лимонок. В бардачке взрыватели к ним. Вы бы не могли, после того как перемените номера, собрать все это хозяйство и припрятать где-нибудь поблизости. Это — просьба, робкая просьба. Да — да. Нет — нет. И никто ни на кого не в обиде.

— Да, Франц, — решила Матильда. — В мою сумку все это влезет. И неси ее сюда, я здесь в закусочной припрячу.

— А Люба? — забеспокоился Смирнов.

— С Любой я разберусь.

— Да, Александр Иванович! — Франц снова встал, посмотрел на Матильду, улыбнулся Смирнову, взял сумку и пошел к двери.

— Франц — замечательный парень, — сказал Смирнов.

— Конечно, — согласилась Матильда и, демонстративно посмотрев на автомат, висевший на плече Смирнова, спросила: — Вы сегодня убили?

— Нет, — ответил он, зная, что говорит полуправду.

Таскал он этот автомат с собой для того, чтобы те, кому надо знать, знали: предупрежден, вооружен и начеку. Но сильно надоела и притомила непривычная машинка. В номере Казаряна он бросил «Калашникова» на свободную кровать (на другой, задрав ноги на спинку, отдыхал Роман), присел на нее же, изучающе осмотрел кинорежиссера на предмет использования. Решил, что вполне трудоспособен, и начальственно позвал: — Роман!

Казарян не откликнулся. Оказалось, он умудрился крепко спать и с высокозадранными ногами. И поза — не повернись, и колпенные сухожилия внатяжку, и прямоугольная спинка врезалась в обе пятки, а армянский богатырь спал. Смирнов грубо потряс богатырское плечо.

— Что тебе? — не открывая глаз, спросил Казарян. Кто его мог беспокоить — знал наверняка.

— Пойдем с душегубом беседовать, — нарисовал радужную перспективу Смирнов.

— Иди один. Я спать буду.

— А если душегуб и меня завалит? Одного-то?

— Типун тебе на язык, идиот! — бодро вскричал Роман и сел в кровати.

— Собирайся, Рома, — попросил Смирнов. — И «Калашникова» куда-нибудь припрячь. У меня-то уж обязательно пороются.

Казарян встал на коврик. С зевом потянул свое мощное тело бывшего известного боксера-полутяжеловеса, резко присел три раза и, поднимаясь в третий раз, взял автомат в руки. Еще раз зевнул и, пройдя к одежному шкафу, повесил его на гвоздик. Рядом со своим.

— Прямо как зонтики! — восхитился Смирнов. — А если к тебе заглянут?

— Не заглянут. Я в номер помрежку посажу монтажные картонки заполнять до моего прихода, — сообщил Казарян и стал обуваться.

Где жил Арефьев с Жабко, Смирнов знал. Этот полубарак-полуизбу он, по подсказке Матильды, рассмотрел еще вчера, поэтому в темноте шел к нему уверенно. На подходе поинтересовался у Казаряна:

— «Вальтер» твой где?

— Пупок греет.

— Тогда порядок, — Смирнов открыл калитку и по дорожке направился к половине избы, где жил Арефьев.

И вдруг дважды прогрохотало. Ученые жизнью и профессией, Смирнов и Казарян спешно легли на землю. За оградой, на соседнем участке, опять вспыхнуло и прогрохотало. Трижды. Грохот они слышали, а свист пуль — нет.

— Я попробую? — предложил Казарян.

— Не надо, не попадешь в такой тьме. Да и не будет он больше стрелять. Сейчас побежит, — все про все понял Смирнов. И точно: в вернувшейся тиши затрещали кусты и загремели тяжелые шаги бегущего человека. Смирнов поднялся с земли, ловко засунул два пальца в рот и издал душераздирающий изумительной силы унизительный для убегавшего победительный свист. Прекратив его на самой извилистой фиоритуре, Смирнов предложил: — Пошли в дом, Рома. Для порядка с хозяйкой поговорим.

Хозяйка открыла с опаской, только узнав, что видеть ее желает милиция. А открыв, рассмотрела стоящих на пороге и, точно определив, спросила Смирнова:

— Это вы, что ли, важный милиционер из Москвы?

— Я, — подтвердил Смирнов. — Самый важный. Где муж?

Высокая, поджарая, смуглая, лет пять тому назад, вероятно, и красивая женщина ответила исчерпывающе:

— Как с утра на дежурство ушел, так еще и не объявлялся.

— Дом разрешишь осмотреть?

— Смотрите, коли надо, — согласилась хозяйка, повернулась и, не оборачиваясь, пошла в комнаты.

Ничего не собирался искать Смирнов, просто хотел глянуть, как существовал в обыденности бывший вертухай, а ныне боец ВОХРа. Удивился: мебель сдвинута, со стен все снято, кучей — чемоданы и узлы.

— Ремонт? — поинтересовался Смирнов.

— На той неделе переезжаем. Свой дом построили, — равнодушно сообщила хозяйка.

— Ну что ж, — Смирнов в последний раз огляделся. — Вернется Петр, скажите, что им подполковник Смирнов интересовался.

Они вышли на улицу. Темень. Только маяком — фонарь-прожектор у закусочной. Казарян закурил.

— Дай курнуть, а? — жалко попросил Смирнов.

— Эх ты, волевик! — Казарян протянул ему пачку сигарет. — Я все могу, мне от этого говна отказаться — раз плюнуть.

Смирнов не слушал, не слышал, не реагировал: он страстно делал первую затяжку. Затянулся до солнечного сплетения с закрытыми глазами, широко открытым ртом медленно выдохнул теплый дым и только после этого спросил:

— О чем ты там, армянин?

— Так, печки-лавочки, — заметил довольный Казарян. — Теперь куда?

— А никуда. Все ясно: они сдадут мне Арефьева мертвяком.

— И ты ничего сделать не сможешь.

— Не не смогу, а не могу, Рома. Они его уже спрятали.

— Живым?

— Да. Почти наверняка живым. Чтобы потом подставить.

— А попытаться сейчас поискать его?

— И пытаться нечего. Они все — местные, а мы — чужаки, Рома.

— Но что-то надо же делать!

— Конечно, надо. Давай-ка в ментовку смотаемся. Понюхаем, как там у них пахнет, у местных Пинкертонов.

— Портянками, — предположил Казарян.

…Вечерней безлюдной Нахтой под вой взбиравшихся на длинный подъем за городом скотовозок. Через интервалы. Три скотовозки взобрались, пока они шли к райотделу.

И портянками попахивало, и потом, и ружейным маслом. Это — в дежурке. А в кабинете Поземкина пахло неплохим табаком и портупейной кожей.

— Ушел убийца-то. И от вас, и от меня ушел, — с ходу обрадовал Смирнов Поземкина. Капитан со следователем в перекидку читали какую-то длинную бумагу. Явление Смирнова и Казаряна прервало это милое мирное занятие. И Смирнов добавил еще: — Что в бумажках про это пишут?