Арне Даль - Дурная кровь

— Вальдемар Мёрнер, директор департамента Главного полицейского управления, — представил его репортер. — Что сегодня случилось в Арланде”?

— В Государственную уголовную полицию поступил сигнал от американских коллег о том, что сегодня в Арланду из США прибудет большая партия наркотиков. Подробности операции я пока разглашать не могу.

— Кого-нибудь арестовали?

— Один американский гражданин схвачен полицией и обвинен в контрабанде наркотиков. В ближайшее время будут арестованы остальные виновные.

На заднем плане провели человека в наручниках. Это был тот самый пресловутый наркоделец Роберт Е. Нортон. Несмотря на четырех окружающих его автоматчиков, он ухитрился лягнуть Мёрнера, и тот со стоном упал. Падая, Мёрнер схватился за микрофон и потащил за собой репортера. Провод микрофона, видимо, опутал ноги оператора, потому что следом упал и он. Картинка на экране поехала, некоторое время был виден только потолок аэропорта, за кадром раздавались жалобы оператора, стоны репортера и словесная канонада Мёрнера:

— Черт, дьявол, совсем ох…л!

Тут продюсер программы, который все это время, наверное, садистски улыбался, наконец прервал трансляцию.

Диктор в студии оказалась захвачена врасплох и в панике закричала:

— Неужели я должна это читать?!

Однако заметив, что она уже в кадре, ведущая постаралась собраться. Ее попытки сохранять серьезность во время чтения были поистине героическими.

— К счастью, при нападении наркодельца никто серьезно не пострадал. Наш репортер получил незначительные повреждения слизистой в процессе извлечения микрофона из полости рта.

На диване в квартире Йельма никто не пытался сохранять серьезность. Когда приступ смеха утих, Пауль вернул пульт Дану, и тут перехватил взгляд Силлы. Она еще вытирала слезы и проверяла, не растеклась ли тушь, но глаза ее были серьезны. Она поняла: случилось что-то важное.

Спать супруги пошли довольно рано — у обоих выдался трудный день. Дан остался смотреть MTV Конечно, они повели себя как безответственные родители, но сил у них больше не было, к тому же опыт подсказывал, что сидение перед телевизором не помешает сыну сделать уроки. Хотя понять, как можно одновременно делать два таких разных дела, папа с мамой не могли.

— Что случилось? — борясь со сном, пробормотала Силла.

— Пока ничего, — ответил Пауль, складывая книжки на ночном столике. — Но может.

— А разбитая губа? — сонным голосом спросила жена.

— Подарок от телезвезды, — хмыкнул он. — Помнишь парня, который дал под зад Мёрнеру?

Сквозь сон жена уточнила:

— Оружие?

— Не совсем, — ответил он. — Лучше я пока больше ничего не буду говорить. Не исключены задержки на работе. Хорошо, что лето уже закончилось.

Она уже спала.

Йельм погладил ее по щеке. Потом повернулся к стопке книг на ночном столике. Возвращаясь из Мариеберга, он зашел в библиотеку и набрал в электронном каталоге “Хассель Ларс-Эрик”. Компьютер выдал маоистский манифест 1971 года и две части из более позднего цикла документальных романов.

Манифест читать было невозможно. Не по идеологическим соображениям, а потому, что он предполагал активное владение марксистской терминологией. Йельм не понимал ни слова. И этот писатель еще обвинял современных авторов в элитарности!

Документальные романы, напротив, были написаны очень доходчиво. Действие разворачивалось в вестманландском [20] Вестманланд — регион центральной Швеции. поместье на рубеже двадцатого века. День за днем описывалась жизнь людей разных сословий, начиная от владельца поместья, за утонченными манерами которого скрывалась гнилая и жестокая душа, и заканчивая угнетенными бедняками, в поте лица добывающими себе хлеб насущный. Йельму показалось, что он уже читал нечто подобное. Художественная правда извращалась в угоду идеологии. Книга была написана как пособие по политическому просвещению отсталых масс и напоминала средневековые нравоучительные сборники примеров — такая же прямолинейная пропаганда истинного учения. Глаза у Йельма стали закрываться.

День, когда провалилась шведская операция по перехвату заморского убийцы, ознаменовался еще одним нападением на полицейского. Когда часы в гостиной пробили двенадцать, Ларс-Эрик Хассель посмертно напал на Пауля Йельма: последний резко проснулся от того, что “Паразиты общества” углом воткнулись ему в левую бровь.

Наступал второй день пребывания кентукского убийцы в Швеции.

Арто Сёдерстедт жил с женой и пятью детьми в центре города и был очень этому рад. К тому же он был уверен, что и дети этому рады, все без исключения, от трех до тринадцати лет. Отводя детей в школу и детский сад, он ежедневно сталкивался с городскими родителями, которые страдали от невозможности обеспечить своим чадам клочок земли за городом и думали, что дети тоже от этого страдают. Слушая их, Сёдерстедт размышлял о странностях психосоциальных механизмов, заставляющих большинство горожан терзаться постоянным чувством вины.

Иначе обстояло дело у тех, кто жил за городом. Все они прилагали огромные усилия, чтобы убедить окружающий мир в том, что им удалось вкусить прелести рая земного. При ближайшем рассмотрении выяснялось, что рай состоит из трех вещей: во-первых, можно выпускать детей во двор гулять одних, во-вторых, легче запарковать машину, в-третьих, можно жарить шашлыки на гриле.

Угрызения совести и гипертрофированное чувство вины сгоняли жителей столицы с насиженных мест и заставляли переезжать куда-то в южные, северные или западные регионы.

Сёдерстедт попробовал в своей жизни и то, и другое. Когда была создана ‘Труппа А”, он продал собственный дом в Вестеросе и перебрался с семьей на улицу Бундегатан в центральной части Стокгольма. И теперь без всякой жалости вспоминал прошлую жизнь: вынужденное общение с владельцами соседних домов, подспудное соперничество с соседом, зависимость от собственной машины, огромные расстояния и отсутствие общественного транспорта, шашлыки, тихое безделье, нарочитая близость к природе, беседы обо всем и ни о чем во время поливки огорода, газоны и посадки, которые требуют кучу времени и воды, безликая архитектура и никакого намека на культурную жизнь. Что же касается детей, то у него был наготове целый список доводов, который родители, живущие в городе, могут повесить на стену особо агрессивным сторонникам жизни на свежем воздухе, если те станут обвинять их в ущемлении интересов детей. Образы детства остаются с человеком на всю жизнь, и видеть в детстве только игровую площадку, поле, гравий да пустую дорогу вряд ли лучше, чем разнообразные фасады, соборы и людей. Вероятность получения хорошего образования в городе намного выше, доступность развлечений и впечатлений больше, возможность общения с разными людьми практически безгранична. К тому же внимание и острота ума в городе развиваются не в пример лучше, чем в деревне.