Николай Чергинец - Приказ №1

— Значит, о твоем Венчике... Как мы и предполагали, наши временные политические союзники задумали и, к сожалению, уже осуществляют еще одну пакостную провокацию. Я сейчас иду на встречу с Онищуком. Попрошу его по возможности выяснить, кто руководит этим Венчиковым. Затем уже вечером, в семь часов, у меня встреча с Алимовым и Шяштокасом. Им, думаю, есть смысл поинтересоваться цыганами, о которых рассказала Гриденберг. Щербин выяснит все, что возможно, о бывшем управляющем банка Антонове и, конечно, о его жене. А ты прикинь, каким образом нам улучшить в ночное время охрану улиц. Сегодня за день к нам поступило шесть жалоб на то, что в городе много грабежей, особенно в районе вокзала. Нарекания справедливы, и мы должны сделать правильные выводы.

— Когда встретимся?

— Поздно вечером. Придет Мясников. Мы договорились обсудить ход работы по созданию губернских отраслевых, а также фабрично-заводских комитетов профсоюзов. После этого нам с тобой надо провести совещание со всеми комиссарами милиции по вопросу обеспечения голодающего населения продовольствием. Поступили сигналы, что много продовольствия вывозится военными. И здесь чувствуется чья-то опытная рука. Я думаю, надо усилить контроль за хлебопекарнями и бойнями, навести там порядок в учете, и вообще, вплотную заняться торговлей. — Михайлов замолчал на минуту, затем вдруг спросил: — Иосиф, как ты считаешь, кого нам поставить во главе уголовного отделения? Не знаю, как ты, но я все больше чувствую нужду в профессионалах, которые могли бы умело бороться с ворами, грабителями, мародерами. В дальнейшем мы, конечно, создадим специальные институты, а пока надо выискивать способных людей, учить хотя бы азам криминалистики. Для начала нужен человек, у которого, кроме одаренности, было бы еще политическое чутье, преданность делу пролетариата.

— Да, тут надо подобрать обязательно большевика. Но кого именно?

— А что, если Антона Михайловича Крылова? А заместителями Алимова и Шяштокаса. Антон Михайлович — опытный подпольщик, закалка у него рабочая, да и жизнь знает не по рассказам и по книгам. Алимов и Шяштокас — хлопцы молодые, энергичные, в жизни тоже кое-чего повидали.

— И члены партии к тому же, — поддержал его Гарбуз. — Мясников согласится?

— Думаю, что согласится, да и городской комитет партии наверняка поддержит.

— А как же наши временные политические союзнички? — с улыбкой спросил Гарбуз.

— А на то мы с тобой и поставлены, чтобы самим определить, кто будет возглавлять подразделения милиции. — Михайлов озорно блеснул глазами. — Да и некогда нам сейчас согласовывать вопросы кадров ни с меньшевиками и эсерами, ни даже с самим гражданским комендантом. Если воспротивятся — напомним, кто выпустил на свободу Данилу и ему подобных. Я здесь больших осложнений не вижу, а для нашей партии это шаг к завоеванию новых позиций. — Михайлов глубоко задумался и лишь через несколько долгих минут тихо, словно раздумывая, заговорил снова: — Да, очень слабы наши позиции в губернском комиссариате. Кроме того, надо коренным образом менять всю судебную систему, активизировать нашу деятельность среди солдатских масс, дать бой все тем же союзникам на предстоящем съезде военных и рабочих депутатов армий и тыла Западного фронта. Фронт наводнен буржуазными агитаторами. Продажные газеты и листки «Биржевые ведомости», «Речь» и даже «Русское слово» превратились в трибуну политических проституток...

— Михаил, нам же удается кое-что задерживать. Мне звонил вчера Кнорин, спрашивал, что делать с тоннами этой макулатуры.

— Что делать? — Михайлов потер рука об руку. — Кнорин сказал, сколько этого добра скопилось?

— Как не сказал — около двух с половиной тысяч пудов.

— Ну что ж. Не далее как вчера ко мне обращался комендант Минского Совета. Жаловался, что дров нет. Вот и пусть эти две с половиной тысячи пудов макулатуры послужат доброму делу. Нельзя допустить, чтобы депутаты, пусть даже и эсеровские, и кадетские, замерзали в Совете.

— Боюсь, как бы им от этого холоднее не стало.

— Не исключено, конечно, но зато депутатам-большевикам будет тепло. А противников, хоть и политических, мы жалеть не станем.

Михайлов вдруг вспомнил вчерашний разговор Гарбуза с Любимовым. Любимов утверждал, что со шпиками и другими слугами царского режима, многие из которых не сложили оружия и вовсю стараются вредить революции, следует поступать жестко, а если надо, то и беспощадно. Гарбуз же отстаивал свою точку зрения: революционеры должны быть терпимы и, как победители, великодушны ко всем, в том числе и по отношению к этой категории людей. В тот момент Михайлов разговаривал по телефону и не стал вмешиваться, но сейчас, вспомнив слова Гарбуза, спросил:

— Иосиф, я вчера слышал ваш разговор с Любимовым. Ты действительно считаешь, что и к злейшим нашим врагам надо относиться всепрощенчески?

Лицо Гарбуза стало хмурым. Он помолчал немного, затем глухо сказал:

— Я считаю, что мы не должны отвечать репрессиями на репрессии.

— А я не имею в виду репрессии. Я понял тебя так, что если, скажем, в наши ряды попадет враг-провокатор и в результате...

— Да! — с жаром перебил его Гарбуз. — Да, мы и в этом случае должны проявить гуманность! Противопоставив жестокости врагов либерализм, мы покажем всему миру, что большевики пришли к власти с новым отношением к человеку.

Михайлов некоторое время молча смотрел на Гарбуза:

«Чьи мысли ты высказываешь, мой старый верный товарищ?» Еле сдерживаясь, чтобы не сорваться, он заговорил:

— Во-первых, мы, большевики, всегда были против террора как средства борьбы. Я тоже считаю, что даже в отношении врагов мы обязаны проявлять максимум выдержки и терпимости. Но — не бесконечно. Революция никогда не победит, если она не сможет при необходимости защитить себя, в том числе и с помощью силы, если хочешь, принуждения. Неужели ты, Иосиф, считаешь, что буржуазия, капиталисты добровольно отдадут народу награбленное ими богатство? Или думаешь, что большинство царских офицеров, генералов, жандармов, которые не жалели пуль для подавления непокорного народа, добровольно сдадут оружие и примирятся с новым строем? Вспомни хотя бы Чарона. По-твоему, отпусти мы его на все четыре стороны, он забросил бы свое черное дело?

При упоминании имени Чарона Гарбуз покраснел и отвернулся.

— Нет, — закончил Михайлов, — мы не должны уподобляться человеку, который, когда его бьют по левой щеке, подставляет правую. Надо уметь защищаться не только словом, но, если понадобится, то и силой. Подумай об этом, Иосиф, по-дружески прошу тебя, хорошенько подумай. Ну, а сейчас извини, мне надо идти.

Из кабинета они вышли вместе. Михайлов на минутку забежал к себе.