Ежи Эдигей - По ходу пьесы. История одного пистолета. Это его дело. Внезапная смерть игрока. Идея в семь миллионов

— Удивляюсь, как это за игрой в карты люди могут поссориться чуть ли не до драки. Ведь не корову же они проигрывали.

— Вообще-то бридж в тот вечер проходил, можно сказать, довольно спокойно. Хотя мужчины, дело известное, вечно стараются поддеть друг друга. Но в этот раз виновником скандала был Лехнович.

— Как же все это происходило?

— Стах умышленно старался вызвать скандал. Сначала он, я-то уж хорошо его изучила, всячески пытался разозлить адвоката. А тот реагировал на его слова, как бык на красную тряпку. Начал огрызаться, швырять на стол карты. Я только до сих пор не могу понять, почему он назвал Стаха доносчиком?

— Наверное, в гневе выкрикнул первое, что пришло на ум. — Поручик сделал вид, что не придает значения этой детали. Никто из ранее допрошенных об этом не упоминал.

— Мы так мило с вами беседуем, — проговорил он, — я с искренним сожалением думаю о предстоящем прощании. Но, с другой стороны, прекрасно понимаю, для вас время дорого. В студии вас, вероятно, уже заждались.

Мариола взглянула на часы.

— На сегодняшние съемки я уже опоздала. Ох, и попадет же мне от режиссера! Ну да ладно.

— Простите меня бога ради и большое вам спасибо. Еще одна только маленькая формальность — надо подписать протокол.

Мариола взяла протянутую шариковую ручку.

— Прошу вас подписать разборчиво, подлинным именем, согласно паспорту.

— Ах, — вздохнула Мариола Бовери, — как я ненавижу этого Сковронека [12] Сковронек — жаворонок (польск.). . Ну, посудите сами, можно ли сделать артистическую карьеру с такой фамилией. Представляете себе — афиша: «…в главной роли Мария Сковронек». Ужас!

— Зато «Мариола Бовери» звучит вполне пристойно. И весьма оригинально, — как мог изощрялся в галантности поручик.

Пани Мариола все принимала за чистую монету.

— Если я вам еще понадоблюсь, буду рада увидеться с таким милым офицером. Возможно, вам удобнее где-нибудь в городе? Но тогда поторопитесь, потому что мой импресарио сейчас заканчивает переговоры с одной иностранной кинофирмой Вероятно, придется надолго уехать: меня непременно хотят занять сразу в нескольких фильмах.

— В ФРГ?

— Возможно… Но сначала все-таки Париж и Рим. Не знаю, как мне удастся везде успеть. Но что делать…

— Как я вам завидую!

— Ах, всюду одна и та же каторга. А найти по-настоящему интеллигентного режиссера теперь так трудно!

После ухода актрисы поручик отправился с докладом к полковнику, но секретарша сказала, что «старик» уехал в министерство и сегодня, вероятно, его не будет. Межеевский привел в порядок материалы дела и отправился в кафе.

Ровно в пять он сидел в «Данусе». Несколькими минутами позже появился инженер Закшевский. Он внимательно выслушал рассказ поручика. Межеевский не стал посвящать товарища во все детали, лишь сказал, что ведет следствие по делу о смерти Лехновича, который якобы сделал какое-то сенсационное открытие в области полимеров. Закшевский был искренне удивлен.

— Я ничего об этом не слышал, хотя работал вместе с Лехновичем над одной и той же темой. Ты, часом, ничего не путаешь? Как говорится, слышал звон, да не знаешь, где он.

— Да ничего я не путаю, — обиделся поручик. — Если говорю, значит, знаю.

— Наш институт вообще не занимается полимерами. Над ними работает кафедра полимеров Политехнического института.

— Ну и что? Лехнович вполне мог заниматься этой проблемой частным порядком. В нерабочее время. Или вообще дома.

— Ну да, конечно… И в пробирке или в кухонной кастрюле на спиртовке сделал эпохальное открытие… — рассмеялся Закшевский. — Времена таких чудес, брат, давно миновали. Теперь, чтобы сделать какое-нибудь открытие, нужна хорошая лаборатория со сложным специальным оборудованием и множеством помощников и лаборантов. Требуется провести тысячи, а то и десятки тысяч опытов, прежде чем получишь нужный результат. Не обойтись тут и без современных компьютеров.

— И тем не менее я не ошибаюсь. Из вполне достоверного источника мне стало известно, что Лехнович создал какой-то совершенно уникальный полимер. По твердости превосходит сталь, по тугоплавкости — ванадий или тантал и поддается формовке легче, чем глина.

— Абсурд какой-то! — Закшевский пожал плечами.

— И все-таки я попрошу тебя навести справки в своем институте, поговори с людьми.

— Ты хочешь выставить меня идиотом?

— Не горячись, старик.

— Да как же не горячиться? Это все равно что спросить в пекарне, не изготовляют ли они колбасу.

— И тем не менее я прошу тебя об этом одолжении.

— Вечно ты меня эксплуатируешь. Ну ладно, сделаю, но в последний раз. Постараюсь узнать, кто в Варшаве занимается полимерами, и попробую с ними связаться — может быть, они что-нибудь знают. Хотя вообще-то полимеры не моя специальность, но кое-что из этой области старик Войцеховский сумел вбить мне в голову.

— Лехнович прежде был учеником, а затем и ассистентом у Войцеховского. У него защищал диссертацию.

— Ну, тогда он наверняка разбирался в полимерах. Но ведь все это было, как я могу судить, лет десять назад. А по нынешним временам десять лет в науке — это гораздо— больше, чем три века в прошлом. Лехнович же десять последних лет работал в нашем институте и совершенно не был связан с полимерами. Ну, — Закшевский взглянул на часы, — мне пора. Завтра, возможно, я что-нибудь сообщу тебе. Позвоню по телефону часа в два.

— Да, забыл тебе сказать, — проговорил полковник, выслушав отчет Межеевского о проделанной работе, — я просил сегодня прийти Кристину Ясенчак, а профессор Анджей Бадович из Гливиц сам позвонил мне.

— Что, хочет дать показания?

— Нет. Довольно ехидным голосом спросил, сколько месяцев ему придется торчать в Варшаве, продлит ли милиция ему командировку и не оплатит ли расходы на питание и гостиницу?

— И что ж вы ему ответили?

— Ответил, что пребывание в столице доставляет ему, очевидно, удовольствие, поскольку он не спешит зайти к нам. Оплачивать же чьи-то удовольствия мы не намерены. Все, кому было нужно, давно уже посетили нас, уладили свои дела и даже выехали за границу. Если профессор решил ждать официального вызова, то он его получит, когда дойдет до него очередь.

— И он, конечно, сразу скис?

— Во всяком случае, сказал, что готов явиться хоть сейчас. Я назначил с ним встречу на десять часов. Будем принимать его вдвоем.

— А доктора Ясенчака вы не вызвали?

— Пока нет. Пусть еще немного созреет. На сегодняшний день он все-таки один из тех, у кого были наиболее серьезные мотивы убить Лехновича. Выставить человека на всеобщее осмеяние — это, пожалуй, лучший способ сделать его своим смертельным врагом. А Лехнович довольно жестоко посмеялся над доктором. Если даже не все, что рассказала нам пани Бовери о жене Ясенчака, соответствует действительности, мотивы для мести все-таки остаются.