Андрей Кивинов - Умирать подано

Лишь в одном мнение абсолютно всех совпадало – никакой уголовной подоплеки в «новоблудском деле» нет. Газетные выкрики «Руки прочь!», «Фашизм не пройдет!», «Опять – 37?» и тому подобные заняли первые полосы. Рок-группа «Мочить» забацала благотворительный концерт на ступенях Дворца культуры и техники, а все средства перевела на счет организованного под шумок фонда «Защита демократии от демократии». А может, и не перевела, но обещала. Наиболее отпетые сторонники кандидата на время ушли в подполье, куда жены конспиративно носили им йогурты и куриные окорочка.

Сам Аркадий Викторович вторые сутки парился на нарах изолятора временного содержания. Время от времени он передавал на волю «малявы» с заявлениями для прессы и свежерожденными стихотворениями о родине. Сержант-цирик «малявы» в счет авторитета Боголепова не принимал, а наличных денег у задержанного не было. Приходилось скатывать записочки в шарики и выплевывать через трубочку наружу. Адвокату Аркадий Викторович, будучи человеком опытным, «малявы» не доверял. Через трубочку – надежнее.

Задержали его в самый неподходящий момент – прямо в «Золотом коробке», куда он заехал на первый сеанс народного стриптиза. Когда в зале погас свет и на сцену выпорхнула первая стриптизерша в желтой безрукавке и рукавицах, в спину сидящему за столиком кандидату уперся твердый предмет, и вкрадчивый голос шепнул:

«Хорош блядей смотреть, бельма лопнут, собирай манатки».

Аркадий Викторович дернулся было к охране, но охрана пропала. Когда его уносили из зала, стриптизерша под дружное «Эх, ухнем!» стягивала левый кирзач.

Дальше последовали волна гнева, обещания дойти до министра, всех уволить и посадить. Какой-то морщинистый хрыч, дыша в кандидатское лицо луком и перегаром, заявил, что он следователь прокуратуры, обвинил Аркадия Викторовича в организации убийства и отправил на трое суток.

«Я – Боголепов, я – будущий мэр Новоблудска! – доказывал задержанный. – Вы вообще соображаете, что делаете?! Завтра же народ сломает стены и освободит меня! Какое убийство?! У меня неприкосновенность!»

Народ стены не сломал, а неприкосновенности у бедняги еще не было, он слукавил.

В соседней камере делал подкоп Руслан Григорьевич Мухаев, задержанный тем же следователем по тому же обвинению. Кроме того, ему вменялось похищение человека. И если с первой статьей он еще мог рассчитывать на коммерческий успех, то со второй все было железно. Похищенный репортер Карасев выказал необыкновенную твердость и принципиальность в своих показаниях. Что, в общем-то, характерно для людей, в которых стреляют и которым нечего терять.

Иногда хозяин и помощник перестукивались азбукой Морзе, но выходило плохо.

Таким образом, выборы вроде бы и были, а вроде бы их и не было. На брифинге еще не свергнутый папа города поклялся мамой, что к аресту своего соперника абсолютно не причастен, но на предложение освободить ответил отказом, ловко сославшись на закон.

Следующим утром после подсчета голосов оказалось, что до необходимого минимума не дотянул ни тот, ни другой. Один – в связи с тем, что сел в тюрьму, а другой – в связи с тем, что его туда посадил. Городу грозило отсутствие главы, и вопрос «Кто займет место в „Доме с членом“?» оставался открытым…

Некоего господина Виригина, ни черта не смыслящего в политике, подло сорвавшего выборы и оставившего горожан без власти, гораздо больше радовало собственное возвращение к нормальной половой жизни. Совесть при этом была чиста…

– Плахов?

– Нет.

– Врешь, Плахов. Я тебя узнал. Помнишь, сколько тебе осталось?

– Чего? Денег?

– Жить.

– Да уж всяко больше, чем тебе, засранец. Виригин положил трубку и вновь склонился над ящиком стола. Безумный Макс ждал на пороге.

– Нет, не помню, где оставил. Ладно, после отпуска найду. А что делать – если в башке бардак, значит, это кому-то нужно.

– Что потерял-то?

– Конверт с баксами. Шутка. Переписку секретную. По списанию оперрасходов. Фиг ли их вообще секретить? Можно подумать, от этого денег больше станет. Дают сраную сотню, а бумаги писать на целый роман. Да еще секретить. Скажи, Макс, тебе когда братва денег засылает, она с тебя расписку берет?

– Мне не засылают, – надулся Макс.

– Хорошо, извини. Лично с меня еще ни одной бумажки не взяли. Хотя кто его знает, сколько бригадиру для меня из общака выписали? Пять тонн или десять? Вот! Все на самосознании!

– Государство – не банда.

– Точно, Макс! Мы – не бандиты, бандиты – не мы! Ладно, если найдешь где – брось к себе, я после отпуска заберу.

Виригин задвинул ящик стола и вышел из Плаховского кабинета.

На улице он увидел курящую у дверей отдела Настю.

– О, Настюха! Ты чего тут?

– Да случайно… – Настя, вероятно, жалела, что наткнулась на Виригина. – Меня в прокуратуру вызвали. К Изюмову какому-то.

– А… Федорович – мужик хоть и со странностями, но правильный. Так что не бойся.

– Да я и не боюсь, просто думала, что всё уже…

– Всё будет на том свете, Настюх. А нынче – живем. И брось ты эту соску. Как говорил Витя Цой: «Курящая мать никогда не станет отцом».

Виригин подмигнул Насте и побежал на автобусную остановку.

Здесь и далее матерные обороты диалогах опускаются, но подразумеваются

122-я статья УПК – задержание по подозрению в совершении преступления на трос суток

Соточка – та же самая 122-я статья УПК

«Пресс», «пресс-хата» (мил.) – наиболее «комфортабельная» камера в тюрьме