Джеймс Кэрол - Хищница

– Теперь я понимаю, для кого предназначались собачьи миски из погреба.

Мендоза смотрела то на матрас, то на стол.

– Амелия ела за столом, а Юджин – на полу, из собачьей миски.

– Именно. Она подогревала ему готовые обеды, сваливала их в собачью миску, а себе готовила правильный здоровый салат. Потом она приходила сюда, включала плеер, и они ели вместе.

Пустые банки были составлены горкой в углу рядом с черным ведром. Там же стояла пластиковая воронка, вся в пятнах мочи, и картонная коробка с медицинскими принадлежностями. В ней были бинты, антисептик – для обработки ран Юджина, – упаковки болеутоляющих. Уинтер взял в руки маленькую баночку с лекарством и посмотрел на бирку. Рецепт на сильнодействующее обезболивающее викодин был выписан на имя Амелии Прайс.

Вернув таблетки на место, он подошел к матрасу. Кандалы и цепь фиксировались к металлической пластинке, вмонтированной в стену. Со временем металл потускнел и местами заржавел. Видно было, что ему очень много лет. Уинтер сел на корточки и попробовал поднять закованную в кандалы руку Юджина. Она двигалась легко, что было вполне ожидаемо. Эффект трупного окоченения достаточно кратковременен, через сутки после смерти тело начинает смягчаться. Пальцы были согнуты, кожа была восковой. Аккуратно вернув руку в прежнее положение, Уинтер встал и перенес лампу на уровень глаз Юджина. Стены здесь также были шлакоблоковые, но если по ту сторону баночной батареи они были чистые, то здесь они были разрисованы, и рисунки напоминали детские: они состояли из длинных черных и белых линий.

– Я пойду позвоню Хитчину, – сказала Мендоза.

– Да, давай.

– Ты должен пойти со мной.

Уинтер покачал головой и посмотрел в глаза Мендозе. Он не отводил глаза, пока она не сдалась:

– Ладно, оставайся, но постарайся ничего не трогать, пожалуйста.

Шаги Мендозы стихли, и Уинтер остался наедине со своими мыслями в окружении мрачных теней в тусклом свете лампы. Обнаружение этого места стало последним эпизодом в целой череде событий, начавшихся еще в доме Прайсов. Казалось, Амелия все это время вела его сюда за руку.

Правильнее было бы сказать, что все началось не с дома, а с того момента, когда он вошел в нью-йоркское кафе и увидел, как Амелия убила Омара. Все было как в кино. Завязка сюжетной линии, которая, развиваясь, кадр за кадром, сцена за сценой, ведет к кульминации и развязке. Но если подумать, то и с кафе этот сюжет начинать неправильно. Он начался со смерти Юджина. Она положила начало этому фильму.

Уинтер достал из кармана «сникерс», разорвал упаковку и начал жевать. Одновременно он подошел к стене и начал изучать рисунки. Первый из них был прост и понятен: две фигуры рядом, у обеих петли вокруг шей и крестики вместо глаз. У фигурки слева была треугольная юбка, и она была больше, чем та, что справа. Мать и сын.

Отступив, он увидел второй рисунок. Он был около самого матраса. Его тоже было легко понять. Маленькая девочка держала в руке огромный нож, напоминающий размером пиратскую саблю, а перед ней был съежившийся мужчина. Отец и дочь. Сюжет ветхозаветного мщения.

Расположение рисунка вызывало интерес. При свете Юджин должен был видеть его в первую очередь. И точно так же было с манекенами в комнате Амелии. Уинтер рассмотрел все рисунки, которые шли по стене от матраса. Некоторые были понятны, но большинство остались загадкой, потому что они подразумевали контекст, которого Уинтер не знал. Изображенные сюжеты были слишком личные. Но общее представление об истории ему сформировать удалось. Это был сюжет, который начинался со страданий и заканчивался возмездием за них.

Небольшое изображение Амелии и отца привлекло внимание Уинтера. Оно располагалось очень низко, почти на полу, и было спрятано в углу. Уинтеру пришлось опуститься на колени и водить лампой из стороны в сторону, чтобы получше его рассмотреть.

Рисунок был гораздо детальнее, чем остальные, на которых вместо тел и конечностей были палочки, вместо глаз – точки, а вместо рта – линия. Здесь тела имели форму, а лица – выражения. Амелия вжималась в изголовье кровати, а над ней нависал отец. Было и несколько деталей на фоне, из которых Уинтер смог с уверенностью заключить, что была изображена кровать из детской спальни Амелии.

Рядом с кроватью была нарисована маленькая книжная полка, на которой стояла шкатулка с танцующей балериной. Амелия подрисовала волнистые штрихи, давая понять, что звучит музыка. Музыкальная шкатулка, очевидно, была ценным предметом из детства. И наверняка она хранила ее все эти годы.

Подтекст этого рисунка был так же ясен, как и изображение Нельсона с матерью с петлями на шее. Как долго отец насиловал ее? Когда это началось – после самоубийства матери или раньше? Уинтер решил, что раньше. Психика Амелии была очень сильно нарушена, в этом не было никаких сомнений. Возможно, она была одним из самых ненормальных людей, которых ему приходилось видеть. А он повидал немало. Если бы она росла в любви, стала бы она убийцей – или ее жизнь сложилась бы совсем иначе?

Уинтер бился над вопросом, что заставляет людей убивать – гены или среда, – с одиннадцати лет, когда арестовали отца. Ответ был неоднозначным. Больше он ничего не мог сказать – это был единственный вывод, к которому ему удалось прийти. «Мы с тобой одинаковые» – в этой фразе отца было больше правды, чем он хотел признавать. Ведь именно по этой причине у него так хорошо получалось делать свое дело. Обучение в Куантико такого результата бы не дало. Какой-то частью себя он понимал маньяков, за которыми охотился. И эта его часть была в нем всегда, сколько он себя помнил.

В детстве отец брал его с собой на охоту в те же самые орегонские леса, в которые он завозил своих жертв. Просто, когда отец охотился на женщин, Джефферсона он с собой не брал.

Он отлично помнил, как убил оленя в первый раз в жизни, помнил прохладный ствол дерева, на которой опирался, ощущал влажность окружающего леса. Степень напряжения была крайняя, сердце готово было выпрыгнуть из груди. В предыдущий раз на охоте отец дал ему сделать выстрел, и Уинтер намеренно промахнулся. В последнюю секунду перед выстрелом он сместил прицел, и олень остался жив. Отец тогда ничего не сказал, но Уинтер видел его разочарование. И молчаливое осуждение было пережить гораздо тяжелее, чем крик. И поэтому во второй раз все было иначе.

Он сфокусировал взгляд на олене и усилием воли успокоил дыхание и сердцебиение. Мир в тот момент сжался до его жертвы, ничего больше не существовало. Выдохнув, он нажал на курок. Еще до того как пуля достигла цели, Уинтер знал, что попал. Еще до того, как он выдохнул, олень был мертв.