Джеймс Кэрол - Хищница

Убивать было так же естественно, как дышать.

Отец, может, и научил его стрелять, но способность лишить жизни происходила от какой-то его темной, мрачной стороны. И от отца его отличало то, что он никогда никого хладнокровно не убивал. Но что было бы, если бы его детство было иным? Что, если ему, как Амелии, пришлось бы испытать на себе насилие? Каким бы он вырос?

Уинтер доел «сникерс», положил обертку в карман и перевел взгляд на батарею банок. Шесть лет – немалый срок. В году триста шестьдесят пять дней, шесть лет – это две тысячи сто девяносто один день. Средняя дневная норма мочи – один-два литра. За шесть лет можно было скопить от двух с половиной до пяти тысяч литров. Реальный объем зависел от количества выпиваемой за день жидкости. Значит, Амелия могла управлять количеством, если видела, что мочи недостаточно. Тогда она просто заставляла его пить больше. Он попытался оценить объем банок. Все они были разные, но в основном – пол-литровые.

Если предположить, что за шесть лет Амелия собрала три тысячи литров, ей понадобилось шесть тысяч банок. Уинтер подумал, что вряд ли в этой стене было именно такое количество, но если и меньше, то ненамного. Это значит, что собирать банки она начала в самом начале его заточения. И каждый день Юджин видел, как растет эта стена, и одно это уже было пыткой. В конце концов стена заслонила все пространство, и остался только узкий проход для Амелии, но она все равно собирала банки. Она составляла их рядом с проходом, и Юджин наверняка понимал, для чего они. Это была самая жестокая и необычная форма наказания, с которой сталкивался Уинтер в своей работе.

Решив вопрос, как возникла стена, он перешел к вопросу почему. Он был гораздо сложнее. Может, для Амелии в ней заключался некий символический смысл, а может, ей просто казалось, что так будет красиво. В головах серийных убийц очень много того, что для обычного человека абсолютно бессмысленно. И мотивация каких-то поступков прояснялась только после ареста. У Уинтера складывалось ощущение, что случай Амелии как раз из таких.

Он вернулся к углу, в котором Амелия изобразила себя и отца, сел на холодный пол и провел пальцем в перчатке по контурам рисунка. Он начал с кровати, затем перешел к Амелии и Юджину. Присмотревшись, он увидел, что черные отметины на ее лице, которые он сначала принял за грязь, на самом деле были слезами.

В отсутствие нотного стана нарисованные Амелией ноты ни о чем Уинтеру не говорили. И даже если он был бы, вряд ли это что-то изменило бы. Ноты, скорее, имели здесь символический, а не буквальный смысл. Но Уинтеру все равно было интересно, какую мелодию играла музыкальная шкатулка.

Он облокотился о стену и задул лампу. Комната погрузилась в абсолютную тьму. Уинтер дождался, пока успокоится его дыхание и сердцебиение – точно так же, как он ждал этого перед выстрелом в оленя, – и стал пытаться представить первые часы после убийства Ридов.

– А что со светом? – прокричала Мендоза откуда-то с лестницы.

– Мне надо было подумать, – отозвался Уинтер.

Нащупав в кармане зажигалку, он зажег лампу. Через несколько секунд Мендоза уже протискивалась сквозь узкий проход. Она взглянула на тело Юджина, мельком оглядела комнату и только после этого перевела взор на Уинтера.

– И давно ты тут сидишь в темноте?

– Не знаю, какое-то время, – пожав плечами, ответил Уинтер.

– Общался со своим психопатом?

– Что-то типа того.

– В шерифском отделении опять какой-то форс-мажор, поэтому они и не приехали. Я даже не стала спрашивать, что случилось, потому что вряд ли оно на самом деле случилось. Но когда я им сказала, что мы нашли тело Прайса, все сразу изменилось, и они тут же пообещали кого-то прислать. На этот раз я им верю. И еще я дозвонилась до доктора Гриффин. Когда я сказала ей, кого мы нашли, в ней взыграл нездоровый интерес.

– Его в природе не существует.

– Сказал Уинтер, с удовольствием сидящий в темноте рядом с безглазым трупом.

– Я не думаю, что это Амелия выжгла ему глаза, – через какое-то время сказал Уинтер.

– Кто же тогда, если не она? Ведь никаких признаков сообщника нет.

– Нет, она однозначно была одна. Юджин сделал это своими руками.

Мендоза нахмурилась:

– Представь себя на его месте. Шесть лет Амелия издевается над ним. Держит его в темноте на привязи, как и он когда-то поступил с ней и с Нельсоном. Заставляет его есть из собачьей миски. Когда она зажигала лампу, он смотрел, как она рисует на стенах. И даже когда она выключала лампу, он все равно видел эти картинки перед глазами – их не забудешь. Амелия наверняка видела все эти шрамы у него на теле. Может, она сама и предложила ему выковырять глаза, а позднее этот вариант преобразовался в выжигание глаз. Шесть лет – и без того большой срок, а в этих условиях просто вечность. У Юджина был целый вагон времени, чтобы обо всем подумать. Думаю, чувство вины его съело изнутри.

– И он выжег себе глаза из-за угрызений совести, – закончила за Уинтера Мендоза и покачала головой. – Я плохо себе это представляю.

– Так он спасал себя от этих рисунков.

– Это все твои предположения. Доказательств ведь никаких нет.

– На веках у него шрамы, но на внешней стороне от глазниц или под глазами нет ничего. А ведь если кто-то попытается ткнуть тебе в глаз сигаретой, ты точно будешь дергаться.

– Но выжечь себе глаза, Уинтер!

– Отчаявшийся и отчаянный человек будет и поступки совершать соответствующие. Не мне тебе рассказывать.

– Но свои собственные глаза!..

– Хорошо, вспомни самое ужасное, что ты видела в жизни, и скажи, что я не прав.

– Господи, – прошептала она, покопавшись в памяти.

– Более того. Я думаю, он умер естественной смертью.

Мендоза рассмеялась.

– Уинтер, да вся эта ситуация противоестественная! Вся до мозга костей.

– Конечно, Амелия несет ответственность за его смерть. С этим я не спорю. Но от чего он умер? В него не стреляли, его не забили до смерти и не зарезали. Да, он мог быть отравлен, и мы подождем результатов токсикологической экспертизы, прежде чем исключим этот фактор. Но вряд ли. Остаются естественные причины. Учитывая, сколько здесь болеутоляющих, думаю, у него был рак. На последней стадии боли нестерпимые, поэтому она и давала ему наркотические обезболивающие. Обычные на этом этапе уже не помогают.

– А это важно?

– Мендоза, важно все, что здесь произошло. Поставь себя на место Амелии. Ты ненавидишь своего собственного отца больше, чем кого бы то ни было на всей земле. Ты закрываешь его здесь и издеваешься над ним на протяжении шести лет. Ты убеждаешь себя в том, что это оправданная месть, ты даже отрывки из Библии подбираешь, которые оправдывают твои поступки. Но главная причина того, что она не убила его, не в этом.