Роберт Дугони - Могила моей сестры

Сара снова захохотала.

– Я серьезно, Сара. Отдай дневник.

Дверь открылась.

– Что тут происходит?

Вошла мать в розовом халате и шлепанцах и с расческой в руке. Ее светлые волосы, освобожденные от обычного узла, рассыпались до середины спины.

– Трейси, отпусти сестренку.

Трейси сползла в сторону.

– Она спряталась у меня под одеялом и напугала меня. И взяла мой… Она спряталась под одеялом!

Эбби Кроссуайт подошла к кровати.

– Сара, что я тебе говорила про такие шутки?

Девочка села.

– Мама, это было так смешно! Ты бы видела ее лицо! – Сара состроила рожу, как у перевозбужденного шимпанзе.

Мать прикрыла рукой рот, чтобы не рассмеяться.

– Мама! – сказала Трейси. – Это было не смешно.

– Ладно. Сара, я хочу, чтобы ты прекратила пугать сестру и друзей. Что я тебе говорила про мальчика, который кричал «Волк! Волк!»?

– Когда-нибудь ты вот так спрячешься, и никто никогда тебя не найдет, – сказала Трейси.

– Мама!

– А я даже не буду тебя искать.

– Мама!

– Хватит, – сказала мать. – Сара, отправляйся в свою комнату.

Сара соскользнула с кровати и бросилась к двери в ванную.

– И отдай сестре ее дневник.

И Трейси, и Сара замерли. Их мама была кем-то вроде экстрасенса.

– Да, это нехорошо – читать, как она целовалась с Джеком Фрейтсом.

– Мама! – воскликнула Трейси.

– Если тебя тревожит, что его прочли, то ты прежде всего не должна делать ничего такого, о чем пишешь. Ты еще мала, чтобы целоваться с мальчиками.

Сара, стоявшая в ванной, разделявшей их комнаты, изображала звуки поцелуев.

– Хватит, Сара, отдай его.

Сестра снова подошла к кровати, смакуя каждый шаг под пылающим взглядом Трейси. Она вытащила из-под одеяла разрисованную цветами тетрадку, и Трейси, выхватив дневник у нее из рук, замахнулась им, но Сара увернулась и выбежала из комнаты.

– Ты тоже не должна читать мой дневник, мама. Это вопиющее вмешательство в мою личную жизнь.

– Повернись. У тебя будут колтуны. – Эбби Кроссуайт прошлась расческой ей по волосам, и Трейси успокоилась от ощущения, как зубья расчески чешут кожу. – Я не читала твой дневник. Это материнская интуиция. Однако милое признание вины с твоей стороны. В следующий раз, когда придет Джек Фрейтс, скажи ему, что с ним хочет поговорить твой отец.

– Он не придет. Когда здесь эта гадина.

– Не называй свою сестру гадиной. – Она в последний раз провела расческой по волосам. – Ладно, ложись.

Трейси залезла под одеяло, чувствуя оставшееся тепло Сариного тела. Она поправила подушку, и мать наклонилась и поцеловала ее в лоб.

– Спокойной ночи.

Мать подобрала с пола мокрое полотенце, прикрыла дверь и вернулась.

– Так что, Трейси?

– Что?

– «Продлим же ночь, хоть как-нибудь», – пропела она.

Трейси застонала. Когда дверь за матерью закрылась, она встала с кровати, прикрыла дверь в ванную и поискала более подходящее место для дневника. В конце концов она положила его под свитера на верхнюю полку шкафа, докуда Саре было трудно достать. А забравшись под одеяло, открыла Диккенса.

Она читала уже с полчаса и только перелистнула последнюю страницу главы, когда услышала, как дверь ванной открылась.

– Иди спать, – сказала Трейси и краем глаза увидела, как Сара отшатнулась от дверной ручки.

– Трейси!

– Я сказала, иди спать.

– Очень плохо.

Сара подошла к краю кровати, на ней была одна из ночных рубашек Трейси. Подол волочился по полу.

– Можно поспать с тобой?

– Нет.

– Но мне в комнате страшно.

Трейси притворилась, что продолжает читать.

– Как это тебе страшно в своей комнате и не страшно прятаться под одеялом?

– Не знаю. Но так получается.

Трейси покачала головой.

– Пожалуйста, – упрашивала девочка.

Трейси вздохнула.

– Ладно.

Сара запрыгнула в постель, перелезла через сестру и шмыгнула под одеяло, а устроившись поуютнее, спросила:

– Ну, и как это?

Трейси оторвалась от книги. Сара лежала, уставившись в потолок.

– Что как?

– Целоваться с Джеком Фрейтсом.

– Иди к себе спать.

– Не думаю, что я когда-нибудь буду целоваться с мальчишками.

– Как же ты собираешься выйти замуж, если не будешь целоваться с мальчишками?

– Я не собираюсь выходить замуж. Я собираюсь жить с тобой.

– А если я выйду замуж?

Сара задумчиво наморщила лоб.

– Тогда я не смогу жить с тобой?

– У меня же будет муж.

Сестра погрызла ноготь.

– Но мы все равно сможем видеться каждый день?

Трейси подняла руку, и Сара прильнула к ней.

– Конечно, сможем. Ты моя любимая сестренка, хотя и такая гадина.

– Я твоя единственная сестренка.

– Спи.

– Не могу.

Трейси положила Диккенса на тумбочку и, накрывшись одеялом, протянула руку, чтобы погасить лампу на спинке кровати.

– Хорошо, закрой глаза.

Сара закрыла.

– А теперь глубоко вдохни и выдохни.

Когда Сара выдохнула, Трейси спросила:

– Готова?

– Готова.

– Я не…

– Я не… – повторила Сара.

– Я не боюсь…

– Я не боюсь…

– Я не боюсь темноты, – проговорили они хором, и Трейси выключила свет.

Когда Рой Каллоуэй был помоложе, то любил говорить, что он «крепче, чем двухдолларовый стейк». Он мог спать лишь по нескольку часов в сутки и взял день по болезни лишь один раз за тридцать с лишним лет. В шестьдесят два года становилось тяжелее продолжать такую жизнь или убеждать себя, что ему это нравится. За последний год его дважды свалил грипп – первый раз на неделю, второй на три дня. В эти дни на месте шерифа его замещал Финлей, и жена Каллоуэя не преминула указать мужу, что город в его отсутствие не сгорел дотла и не подвергся валу преступности.

Каллоуэй повесил пальто на крючок за дверью и позволил себе полюбоваться радужной форелью, которую когда-то выловил на реке Якима. Рыбина была прекрасна – двадцати трех дюймов [10] Почти 60 см (дюйм равен 2,54 см). в длину и чуть меньше четырех фунтов [11] Около 1,8 кг (фунт равен 0,45 кг). весом, с ярким подбрюшьем. Нора в его отсутствие набила ее и повесила на стене у него в кабинете. Последнее время она пилила его, чтобы вышел на пенсию, и рыба была необходима, чтобы ежедневно напоминать ему: он может выловить еще одну такую же. Жена была тонкой натурой. Каллоуэй говорил ей, что город еще нуждается в нем, что Финлей еще не готов. Он не говорил о том, что сам нуждается в городе и в работе. Мужчина не может заниматься только рыбалкой и гольфом, всему есть мера, а к путешествиям он никогда не был склонен. Шериф терпеть не мог мысли о том, что станет одним из «тех парней», которые на борту круизного лайнера носят белые ортопедические ботинки с мягкой подошвой, делая вид, будто имеют с остальными еще что-то общее кроме того, что находятся в шаге от могилы.