Луиза Пенни - Разные оттенки смерти

– Кто этот человек?

– Главный судья Квебека.

– Ну ясное дело. – Габри смерил Бовуара недовольным взглядом и ушел.

– И что ответила мой секретарь? – спросил Пино, отхлебнув минеральной воды «Перье» с лаймом.

– Только то, что вы работаете дома, – ответил Гамаш.

Пино улыбнулся:

– Так оно и есть в некотором роде. Только, боюсь, я не указал, в каком доме.

– Вы решили приехать в ваш дом в Ноултоне?

– Это допрос, старший инспектор? Мне позвать адвоката?

Улыбка оставалась на своем месте, но она никого не могла обмануть. Пристрастный допрос главного судьи Квебека был делом рискованным.

Гамаш улыбнулся в ответ:

– Это дружеский разговор, ваша честь. Я надеюсь на вашу помощь.

– Бога ради, Тьерри, скажите этому человеку то, что он хочет знать. Не для этого ли вы сюда приехали?

Гамаш посмотрел на Сюзанну. Их заказ принесли, и она отправляла в рот кусок утятины. Это было не обжорство, а страх. Сюзанна обхватила тарелку руками. Она не претендовала на чью-то чужую еду – она хотела только свою. И была готова защищать ее, если возникнет такая необходимость.

Но между двумя кусками утятины Сюзанна задала интересный вопрос.

Зачем объявился здесь Тьерри Пино, если не для помощи следствию?

– Да, я приехал помочь, – небрежно сказал Пино. – Боюсь, старший инспектор, это была инстинктивная реакция. Реакция юриста. Мои извинения.

Гамаш обратил внимание кое на что еще. Хотя главный судья с удовольствием возражал главе отдела по расследованию убийств Квебекской полиции, он ни разу не возразил Сюзанне, которая в свободное от основной работы (официанткой) время пыталась заниматься живописью. Да что говорить, он воспринимал ее маленькие насмешливые уколы, ее критику, ее эпатажные жесты с невиданной выдержкой. Чем это объяснялось – воспитанием?

Нет, старший инспектор так не думал. У него сложилось впечатление, что его честь немного побаивается Сюзанны. Словно у нее есть какой-то компромат на него.

– Я попросила его привезти меня, – сказала Сюзанна. – Я знала, что он не откажется помочь.

– Почему? Я знаю, Лилиан была небезразлична Сюзанне. И вам тоже, сэр?

Главный судья посмотрел на Гамаша своими ясными холодными глазами:

– Не так, как вы это воображаете.

– Я ничего не воображаю. Просто спрашиваю.

– Я пытаюсь помочь, – сказал Пино.

Голос его прозвучал жестко, глаза смотрели холодно. Гамаш уже видел такого Пино на заседаниях суда. На конференциях Квебекской полиции.

И Гамаш воспринимал это так, как и должно. Его честь Тьерри Пино злится на него. Делал он это тонко, изящно, благородно, вежливо. Но злость все равно оставалась злостью.

Беда в том, что, как это понимал Гамаш, соревнование в злости нередко выходило из приватной сферы в публичную. Частная жизнь судьи Пино становилась достоянием общественности.

– А как, по-вашему, вы можете помочь, сэр? Вам известно что-то такое, что не известно мне?

– Я здесь, потому что меня попросила Сюзанна и потому что я знаю, где находится деревня Три Сосны. Я ее привез. Это и есть моя помощь.

Гамаш перевел взгляд с Тьерри на Сюзанну, которая терзала свежий французский батон, намазывала на оторванные куски масло и засовывала их в рот. Неужели она может вот так помыкать главным судьей? Приказывать ему, словно шоферу?

– Я попросила Тьерри о помощи, потому что знала – он отнесется к этому спокойно. Разумно.

– Притом что он главный судья Квебека? – спросил Бовуар.

– Я алкоголичка, но не идиотка, – с улыбкой сказала Сюзанна. – Мне это казалось преимуществом.

Это и было преимуществом, подумал Гамаш. Но почему она считала, что ей нужно преимущество? И почему судья Пино выбрал этот столик, подальше от других? Худший столик на террасе. А потом быстро занял место лицом к стене. Где ему ничего не было видно, но и его никто не мог увидеть.

Гамаш обвел взглядом деревню, невидимую главному судье Пино.

На скамье сидела Рут, кормила птиц и время от времени поглядывала на небо. Норман и Полетт, художники средней руки, сидели на веранде гостиницы Габри. Несколько человек шли с хозяйственными сумками из магазина месье Беливо. В бистро были и другие посетители – Андре Кастонге и Франсуа Маруа.

Клара стояла на лестничной площадке, глядя на дверь, захлопнувшуюся перед ее носом. Этот звук хлопка все еще эхом отдавался от стен, разносился по лестничным коридорам, лестничной клетке и вырывался наружу. Заполнял собой пространство под ярким солнцем.

Глаза у Клары были широко раскрыты, сердце колотилось. Из желудка поднималась горечь.

Она боялась, что ее стошнит.

– А, вот вы где, – сказал Дени Фортен, появившийся в дверях бистро.

Он с удовольствием посмотрел на Андре Кастонге, который при его появлении вскочил и чуть не опрокинул бокал с белым вином.

Франсуа Маруа, однако, остался сидеть на месте. Он почти никак не прореагировал на появление Фортена.

«Как ящерица, – подумал Фортен. – Растянулась на камушке и греется под солнцем».

– Tabernac! [66]  Черт побери (канадско-французское ругательство). – воскликнул Кастонге. – Какого дьявола вам тут надо?

– Вы позволите? – спросил Фортен и сел за столик, не дожидаясь, пока Кастонге или Маруа ему откажут.

Они всегда возражали, если он хотел занять место за их столиком. Уже не одно десятилетие. Тайный заговор торговцев и галеристов, теперь постаревших. Как только Фортен решил, что не хочет быть художником, и открыл собственную галерею, они сомкнули ряды. Против посягнувшего на их монополию новичка.

И вот он сидит перед ними. Он стал успешнее, чем любой из них. За исключением, может быть, этих двоих. Из всех представителей мира искусства Квебека Фортен считался с мнением только этих двоих – Кастонге и Маруа.

Что ж, когда-нибудь им придется признать его. И возможно, это случится сегодня.

– Я слышал, что вы здесь, – сказал он, давая знак официанту принести еще выпивку.

Он видел, что Кастонге уже хорошо приложился к белому вину. Но Маруа прихлебывал охлажденный чай. Напиток аскетический, изящный, выдержанный. Холодный. Как и сам этот человек.

Фортен переключился на пиво из малой пивоварни. «Макослан». Молодое, золотистое, дерзкое.

– Что вы здесь делаете? – повторил Кастонге, сделав ударение на «вы», словно Фортен обязан был отчитываться перед ним.

И Фортен чуть не поддался инстинктивной потребности ублажить этих людей.

Однако он взял себя в руки и обаятельно улыбнулся:

– Я здесь по той же причине, что и вы. Чтобы подписать договор с Морроу.

Маруа наконец зашевелился. Медленно, очень медленно дилер повернул голову, посмотрел прямо в глаза Фортену, потом медленно, очень медленно поднял брови. Если бы это сделал кто-то другой, то такой жест мог бы показаться комичным. Но в исполнении Маруа он выглядел устрашающе.