Стивен Кинг - Кто нашел, берет себе /Что упало, то пропало/

— Я бы твоей зубной щеткой зубы чистил! — Говорит Джером. — Но в меня уже не лезет.

— Оооох, — щурится Холли. — Я бы никогда не стала пользоваться чужой зубной щеткой.

Она собирает пластиковые стаканчики и тарелки и несет их в ближайшую урну.

— Во сколько ты завтра уезжаешь? — Спрашивает Джером.

— Солнце восходит в шесть пятьдесят пять. Я рассчитываю быть в дороге самое позднее в семь тридцать.

Холли едет в Цинциннати проведать мать. Сама. Джером трудом верит в это. Он рад за нее, но и боится. Вдруг что-то произойдет, и она впадет в истерику?

— Не волнуйся, — говорит она, возвращаясь и садясь на свое место. — Я справлюсь. Поеду только по магистрали, днем, погоду обещают хорошую. К тому же я беру с собой три своих любимых саундтрека к фильмам: «Проклятый путь», «Побег из Шоушенка» и «Крестный отец 2». Какой из них лучший, посмотрю. Хотя Томас Ньюмен, по большому счету, гораздо лучше Нино Рота. У Томаса Ньюмена музыка загадочная.

— «Список Шиндлера» Джона Уильямса, — говорит Джером. — Лучше него просто ничего не может быть.

— Джером, я не хочу сказать, что ты слушаешь всякое дерьмо, но … в общем-то, так и есть.

Он довольно смеется.

— У меня есть телефон и айпад, оба полностью заряженные. «Мерседес» только что прошел полную проверку. И там всего-навсего четыреста миль пути.

— Круто. Но, если что, звони мне. Мне или Биллу.

— Конечно. Когда ты едешь в свой Кембридж?

— На следующей неделе.

— С доками покончено?

— Да. Слава Богу. Физический труд, может, и полезен для тела, но не способен сделать душу благороднее.

Холли, как и раньше, испытывает неловкость, когда возникает необходимость смотреть в глаза другому человеку, даже самому близкому, но она делает над собой усилие и встречается взглядом с Джеромом.

— У Пита все хорошо, у Тины все отлично, их мать уже встала на ноги. Это, конечно, замечательно, но так ли все хорошо у Билла? Скажи правду.

— Не понимаю, почему ты спрашиваешь. — Теперь уже Джерому трудно смотреть прямо в глаза.

— Во-первых, Билл сильно похудел. Он слишком увлекся упражнениями и салатами. Но меня не это беспокоит.

— Правда? — Но Джером знает, и это его не удивляет, что она знает, хоть Билл и уверен, что сумел это от нее утаить. У Холли есть свои способы.

Она говорит вполголоса, будто боится, что ее могут услышать посторонние уши, хотя вокруг них в радиусе ста ярдов ни души.

— Как часто он у него бывает?

Джерому нет нужды спрашивать, о ком она говорит.

— Не знаю.

— Чаще, чем раз в месяц?

— Думаю, да. Наверное.

— Раз в неделю?

— Может, и не так часто. — Хотя кто знает?

— Зачем? Он же… — Губы Холли дрожат. — Брейди Хартсфилд почти овощ!

— Тебе не надо себя винить, Холли. Ни в коем случае. Ты ударила его, потому что он собирался взорвать несколько тысяч подростков.

Он пытается прикоснуться к ее руке, но она отдергивает ее.

— Я не виню себя. Я бы сделала это снова. Но мне неприятно думать, что Билл одержим им. Я знаю, что такое одержимость — ничего хорошего!

Она складывает руки на груди — давний жест самоуспокоения, к которому она уже почти перестала прибегать.

— Я не думаю, что это одержимость. — Осторожно, зондируя почву, произносит Джером. — Вряд ли это связано с прошлым.

— Что еще это может быть? У этого чудовища нет будущего!

«Билл в этом не так уверен», — полагает Джером, но вслух этого не говорит. Холли уже лучше, но она по-прежнему очень уязвима. И, как она сама сказала, кому, как не ей знать, что такое одержимость. К тому же он не понимает, что стоит за этим бесконечным интересом Билла к Брейди. Все, что у него есть, это ощущение. Интуиция.

— Да, черт возьми, — говорит он. На этот раз, когда он кладет ладонь на ее руку, она позволяет ей остаться, и они некоторое время говорят о других вещах. Затем он смотрит на часы. — Ну, мне пора. Я обещал забрать Барбару и Тину с роликового катка.

— Тина влюблена в тебя, — сухо произносит Холли, когда они поднимаются по склону к машинам.

— Если и так, это пройдет, — говорит он. — Я еду на восток, и очень скоро в ее жизни появится какой-то симпатичный парень. Она будет писать его имя на обложках своих тетрадей.

— Наверное, — говорит Холли. — Обычно это так случается, да? Просто я не хочу, чтобы ты над ней смеялся. Она решит, что ты злой, и загрустит.

— Не буду, — обещает Джером.

Они подходят к машине, и Холли снова заставляет себя посмотреть ему прямо в глаза.

— Я не влюблена в тебя. Так, как она. Но я все равно тебя очень люблю. Поэтому береги себя, Джером. Некоторые студенты, случается, делают глупости. Не стань одним из них.

На этот раз она обнимает его.

— А, чуть не забыл! — Поскакивает Джером. — Я привез тебе маленький подарок. Это футболка, хотя сомневаюсь, что ты захочешь ее надеть, когда поедешь к маме.

Он вручает ей пакет. Она достает из него ярко-красную футболку с коротким рукавом и разворачивает. На груди кричащими черными буквами написано:

ДЕРЬМО? НУ И НАСРАТЬ!

Джимми Голд

— Их продают в магазине Городского колледжа. Я взял самую большую по размеру, вдруг ты захочешь сделать из нее ночную рубашку. — Он наблюдает за ее лицом, пока она смотрит на надпись. — Конечно, ты можешь вернуть ее или обменять на что-то, если она тебе не нравится.

— Она мне очень нравится, — говорит Холли, и губы ее растягиваются в улыбке. Ту, которая нравится Ходжесу. Которая делает из нее красавицу. — Я надену ее, когда поеду к маме. Специально, чтобы ее подразнить.

Джерома это настолько удивляет, что она смеется.

— У тебя никогда не возникало желания подразнить свою мамочку?

— Время от времени. И Холли … Я тебя тоже люблю. Ты же знаешь, не так ли?

— Знаю, — говорит она, прижимая футболку в груди. — И я рада. Что есть такое дерьмо, на которое вовсе не насрать.

Ходжес идет по дорожке вдоль заброшенного земельного участка со стороны Березовой улице и находит Пита на берегу ручья. Он сидит у воды, прижав колени к груди и обхватив их руками. Рядом с ним корявое дерево нависает над потоком, который после долгого жаркого лета похудел до размеров цевья. Под деревом зияет разоренная заново яма, в которой был спрятан сундук. Сама сундук кривобоко стоит здесь же, на берегу. Выглядит она старым-престарым и довольно зловещим — пришелец из тех лет, когда диско еще было в расцвете. Рядом стоят штатив для фотоаппарата и две сумки, похожие на те, с которыми путешествуют фотографы.

— Знаменитый сундук, — говорит Ходжес, присаживаясь рядом с Питом.

Пит кивает.

— Да. Знаменитый сундук. Фотограф с помощником пошли обедать, но, думаю, они скоро вернутся. Еда в местных ресторанах им не понравилась. Они из Нью-Йорка, — добавляет он, пожав плечами, как будто это все объясняет. — Сначала он хотел, чтобы я сел на сундук и подпер голову кулаком. Ну, знаете, как знаменитая скульптура. Я отговорил его, но это было не просто.