Алексей Макеев - Стальное перо

– Так значит, многие умеют так делать, и нам идентифицировать убийцу не удастся? – спросил Гуров.

– Видите ли, Лев Иванович, у каждого бойца, хорошего бойца, есть свой почерк. Почерка нет у плохого бойца, потому что они все одинаковы и допускают один и тот же набор ошибок. А у мастера, как и у художника, есть свой стиль, свои штрихи, которые складываются из его индивидуальности, психической, физической, эмоциональной. Да, мы учим наносить удар из двух положений. В одном случае он наносится по диагонали, в другом – строго вверх. В обоих случаях многочисленные повреждения жизненно важных внутренних органов и большая потеря крови. Все зависит от начального положения наносящего удар и положения жертвы. В одном случае удар производится с захватом, во втором – без него. То есть жертва не ожидает нападения.

– Ну, ну? – заинтересовался Гуров.

– Здесь удар нанесен неожиданно. Жертва не предполагала нападения. Но убийца немного нестандартно провел прием. Он чуть завалил тело жертвы влево, когда нож уже вошел в живот.

– А сможете вы вспомнить своих учеников, если я вам покажу несколько фотографий? – спросил Гуров.

– Ну, в лицо-то я многих помню. Тех, кто приходил на первоначальный курс, тех вряд ли, а вот мастеров, кто на переподготовку и стажировку направлялся, с теми проще.

Гуров открыл сейф, вытащил конверт и стал раскладывать перед подполковником на столе фотографии. Среди тех, кто не имел к делу никакого отношения, он выложил фото и Котова, и Остапцева-младшего, и фоторобот загадочного управляющего казино Саши. Будымцев скользнул взглядом по фотороботу, потом снова вернулся к нему и взял в руки.

– А это что? По памяти кто-то рисовал?

– Ну-у… – Гуров помедлил и решил не терять время на объяснения. – Ну, в общем, да.

– А вот вам, пожалуй, и ответ, – вдруг заявил подполковник, разглядывая фоторобот.

– Вы его узнаете? – спросил Гуров.

– Капитан Сорокин. Артур Сорокин, сукин сын.

– Вы можете определить по удару человека, его нанесшего? – опешил Гуров.

– Не всех, – покачал инструктор головой. – Стандартный удар может иметь разные принадлежности, а этот… Артур-стервец, он всегда отличался нестандартностью. Я бился с ним больше, чем с другими, несмотря на то что он был лучшим во всем. Потом перестал биться, в каком-то смысле опустил руки. Бесполезно было ломать его индивидуальность, не ухудшив его боевых качеств. Он был силен именно своей индивидуальностью и непредсказуемостью.

– Вы помните, где он служил, в каких частях?

– Десантник. Если важно, то я по приезде на место подниму журналы и с ведома командования вышлю вам точные координаты. Вы только загодя запрос пошлите. Но я думаю, что он имел отношение к каким-то спецподразделениям воздушно-десантных войск, подготовленных для выполнения особо сложных операций разведывательно-диверсионного характера.

– Запрос в вашем учебно-тренировочном центре уже есть, – сказал Гуров, – так что я могу уже завтра утром конкретизировать свой повторный запрос. Но сейчас, пока вы здесь, Николай Николаевич, скажите, вы уверены, что это Сорокин?

– Как вам сказать… Голову на плаху не положу, но две вещи утверждать могу с достаточной уверенностью. Человек, нанесший эту рану, имел специальную подготовку по программе, которой владею я и по которой идет подготовка в центрах, подобных тому, в котором служу я. А что касается вашего вопроса, то могу сказать, что такой удар мог нанести капитан Сорокин, а мог и человек, которому в момент атаки что-то помешало провести удар до конца точно. На вашем рисунке он старше лет на десять, поэтому я мог ошибиться, хотя… Видимо, мне все же придется посетить морг и посмотреть своими глазами на рану.

– И все-таки, – продолжил настаивать Гуров, – почему вы подумали именно на Сорокина? Ведь мог же, по вашим же словам, и кто-то другой при определенных обстоятельствах, из другого центра.

– Мог, – согласился подполковник, – конечно, мог. Просто я хорошо знал Сорокина. Именно Сорокин и мог. А другой вряд ли.

– Понятно. Тогда расскажите о Сорокине.

– Впечатление у меня о нем осталось двоякое. Вы же понимаете, что в такие подразделения идут не маменькины сынки, не паиньки-мальчики. Хороший солдат – это тот солдат, который легко и умело убивает, не мучаясь и не терзаясь. Иначе просто можно свихнуться от всего этого. Да, надо признать, что хорошим солдатом может стать только человек, имеющий склонность к убийству. И все же большая часть наших выпускников, офицеров и контрактников, проходивших через наши руки во время первоначальной подготовки, переподготовки, периодических тренировочных курсов для поддержания уровня мастерства, вполне могут себя контролировать в обыденной жизни, они четко, на психологическом уровне различают войну и мир, воинскую честь, свою обязанность защищать страну и просто драку, в которой хочется победить. Ведь вы в полиции прекрасно понимаете, что есть здоровая агрессивность, а есть нездоровая.

– У Сорокина была нездоровая агрессивность?

– Нет, с нездоровой агрессивностью к нам не попадают. У него была как раз здоровая агрессивность, а еще у него была эдакая ухарская бравада, желание покрасоваться, спровоцировать кого-то на агрессию и показать свою удаль. Не скажу, что это склонность к преступлениям, но именно такие люди часто из армии попадают в трибуналы по обвинению в совершении военных преступлений. А еще я достаточно часто слышал от него разговоры именно о деньгах. Для кого-то война – азарт, адреналин, а для Сорокина, как я понял, – еще и способ заработать. Он всегда подсчитывал свою материальную выгоду. А когда ребята его попрекали или начинали подшучивать, он как будто спохватывался и сводил все к шуткам.

– Когда он проходил у вас переподготовку?

– Восемь лет назад. С тех пор я о нем сведений не имел, и к нам он больше не попадал.

Гуров приехал в МУР, когда в кабинете Белецкого уже допрашивали задержанного. Он вошел без стука, и сидевший на одиноком стуле посреди кабинета молодой мужчина обернулся в его сторону. Лев сразу отметил, что этот человек чуть щурится, при этом один глаз щурится заметно больше второго.

– Знакомься, Лев Иванович, – улыбнулся Крячко так, будто знакомил друга с девушкой в парке воскресным утром. – Это тот самый Илья Горохов, ближайший друг и помощник Котова. Представляешь, Котов всегда сведения о входящих и исходящих удалял, всегда очищал историю звонков, и в списке контактов Ильи не было. А вот распечатки показали, что созванивались они очень часто.

– Еще раз вам говорю, – сиплым голосом ответил мужчина, – не знаю я никаких Котовых, Собаковых и иных. Все эти ваши липовые распечатки ничего не значат. Я требую, чтобы мне предъявили обвинение и предоставили адвоката.