Луиз Пенни - Хороните своих мертвецов

Оставалась одна секунда.

Гамаш взял себя в руки.

– И тут я совершил последнюю ошибку. Повернулся налево, тогда как нужно было повернуться направо. Поль Морен перед этим рассказывал о солнце на лице. Но вместо того, чтобы развернуться к двери со светом, я развернулся в темноту.

Хэнкок заговорил не сразу. Он видел ролик, а теперь смотрел на скорбное лицо бородатого человека, который сидел рядом с ним на холодном каменном полу, а голова его собаки с огромными ушами лежала на бедре хозяина.

– Это не ваша вина.

– Конечно, это моя вина, – сердито возразил Гамаш.

– Почему вы так настойчивы? Вы хотите быть мучеником? – спросил Хэнкок. – Поэтому и вышли в метель? Вам нравится страдать? Наверно. Раз вы так крепко держитесь за свои страдания.

– Осторожнее.

– А что такое? Нельзя задеть чувства великого старшего инспектора? Если ваш героизм не смог возвысить вас над нами, простыми смертными, то пусть это сделают страдания, так? Да, это была трагедия, ужасная трагедия, но она произошла с ними, а не с вами. Вам была подарена жизнь. Такова ваша судьба, и ничто этого уже не изменит. Забудьте об этом. Они умерли. Это было ужасно, но неизбежно.

Хэнкок говорил со всей страстью. Анри поднял голову, посмотрел на молодого священника, в глубине горла у него родилось тихое рычание. Гамаш успокаивающе потрепал Анри по голове, и пес замолчал.

– Сладка ли и прекрасна смерть за родину? – спросил старший инспектор.

– Иногда.

– И не только смерть, но и убийство?

– Что это должно означать?

– Вы готовы пойти на все, чтобы помочь вашим прихожанам, верно? – спросил Гамаш. – Их страдания – ваши страдания, вы их ощущаете почти физически. Я это видел. Да, я вышел в метель в надежде, что это успокоит мою совесть, а вы, вы не для того ли самого решили участвовать в гонках на каноэ? Чтобы освободиться от груза неудач? Вам было невыносимо видеть страдания англичан. Их смерть. Не только смерть отдельных личностей, но и всего сообщества. Ваша задача – утешать их, но вы не знали, как это делать, не знали, достаточно ли одних слов. И тогда вы стали действовать.

– Что вы хотите сказать?

– Вы знаете, что я хочу сказать. Хотя в городе полно людей, которых Огюстен Рено сам сделал своими врагами, лишь шесть человек могли его убить. Совет Литературно-исторического общества. У очень немногих волонтеров есть ключи от здания, очень немногие знали, когда пол в подвале будет залит бетоном, очень немногие знали, как попасть в подвал, и могли бы провести туда Рено. Но только шесть членов совета знали о его приходе, знали, что он требовал встречи с ними. И знали для чего.

Преподобный мистер Хэнкок смотрел на Гамаша в резком свете голой лампочки.

– Вы убили Огюстена Рено, – сказал Гамаш.

Внезапно наступила тишина. Полная, непроницаемая. Мир снаружи исчез. Ни снежной бури, ни сражения, ни города, обнесенного стеной и защищенного. Ничего.

Только безмолвная крепость.

– Да.

– И вы не собираетесь это отрицать?

– Было ясно, что вы либо уже знаете, либо скоро докопаетесь. Когда вы нашли книги, все было кончено. Уничтожить их у меня рука не поднималась, а уносить домой было опасно. Мне казалось, что я спрятал их идеально. Ведь они пролежали в Литературно-историческом обществе больше сотни лет, а их так никто и не нашел. – Он посмотрел на Гамаша. – Вы с самого начала знали?

– Подозревал. На самом деле сделать это могли только двое: либо вы, либо Кен Хэслам. Если остальные члены совета продолжили заседание, то вы двое отправились на тренировку.

– Я оставил Кена, нашел Рено и сказал, что смогу впустить его в здание вечером. Я сказал ему, чтобы он принес все свидетельства, которые у него есть, и если меня они убедят, я позволю ему копать.

– И он, конечно, пришел.

Хэнкок кивнул:

– Это было просто. Он начал копать, пока я просматривал книги. Дневник Шиники и Библию. Это был конец всего.

– Или начало. Все зависит от точки зрения. Что случилось дальше?

– Он выкопал одну яму и передал мне лопату. Я размахнулся и ударил его.

– Все так просто?

– Нет, не просто, – отрезал Хэнкок. – Это было ужасно. Но необходимо.

– Почему?

– А догадаться не можете?

Гамаш задумался:

– Потому что вы могли?

На губах Хэнкока появилась улыбка.

– Наверно. Чем больше я об этом думаю, тем сильнее убеждаюсь, что никто другой не смог бы это сделать. Я был единственным. Элизабет никогда бы не смогла это сделать. Мистер Блейк? Возможно, когда был помоложе. Но не теперь. Портер Уилсон и мухи не обидит. Кен? Да он уже сколько лет как отказался от своего голоса. Нет, я был единственным, кто мог.

– Но какая в этом была нужда?

– Обнаружение останков Шамплейна в нашем подвале убило бы английское сообщество. Нанесло бы последний удар.

– Большинство квебекцев ни в чем не стали бы вас винить.

– Вы так думаете? Возбудить антианглийские настроения не так уж трудно даже среди людей мыслящих. Всегда существует подозрение, что англичане заваривают какую-то кашу.

– Не согласен, – возразил Гамаш. – Но то, что думаю я, не имеет значения, верно? Имеет значение то, во что верите вы.

– Кто-то должен был их защитить.

– И в этом состояла ваша миссия.

Это прозвучало как утверждение, а не вопрос. Гамаш с самого первого дня знакомства с молодым священником знал это. Не фанатизм, а твердая убежденность, что он пастух, а они – его стадо. И если франкоязычные были тайно уверены, что англичане заваривают какую-то кашу, то англичане не сомневались, что французы только и ждут повода, чтобы разделаться с англичанами. Как ни посмотри, это было идеальное замкнутое маленькое сообщество.

И миссия преподобного Тома Хэнкока состояла в том, чтобы защитить своих прихожан. Гамаш вполне мог понять такие чувства.

Но неужели даже не останавливаясь перед убийством?

Гамаш вспомнил, как сделал шаг вперед, прицелился и выстрелил.

Он убил, чтобы защитить своих. И, не колеблясь, поступил бы так же опять, если бы обстоятельства потребовали.

– Что вы собираетесь делать? – спросил Хэнкок, поднимаясь.

– Это зависит от того, что собираетесь делать вы.

Гамаш тоже поднялся на затекших ногах, поднял Анри.

– Я думаю, вы понимаете, почему я сегодня пришел сюда, на Поля Авраама.

Гамаш понимал. Как только он увидел Тома Хэнкока в его куртке, он понял, почему тот пришел сюда.

– По крайней мере, в этом будет какая-то симметрия, – сказал Хэнкок. – Англичанин, свалившийся с утеса двести пятьдесят лет спустя.

– Вы знаете, что я вам не позволю сделать это.

– Вы знаете, что у вас нет ни единого шанса мне помешать.

– Вероятно, это так. И нужно признать, что он мне не помощник. – Гамаш показал на Анри. – Если только вид собаки, визжащей от страха, не заставит вас сдаться.