Луиз Пенни - Хороните своих мертвецов

«Господи Боже, – подумал Гамаш, – избавь меня от обидчивых священников».

– Вы меня простите, но я не квебекец, а потому не знаком с вашими работами.

– Мои статьи публикуются во всем мире.

Все хуже и хуже.

– Désolé. Это не входит в сферу моих интересов, но явно имеет громадную важность, и мне отчаянно нужна ваша помощь.

Священник чуть расслабился, его колючки понемногу улеглись.

– Так чем я могу вам помочь? – холодно спросил он.

– Что вы можете сказать об Огюстене Рено?

– Ну, сумасшедшим он не был, в этом я могу вас заверить.

Такое Гамаш слышал о Рено впервые, и он наклонился ближе к священнику.

– Он был страстный и упрямый человек, явно агрессивный, но не сумасшедший. Его называли так, чтобы отделаться от него, подорвать к нему доверие. Это было жестоко.

– Он вам нравился?

Отец Себастьян чуть поерзал на скамье:

– Я бы так не сказал. Он был трудный человек, мало кому нравился, общаться с ним было тяжело. Я бы назвал его бестактным. У него была одна цель в жизни, а все остальное его не интересовало, включая и человеческие чувства. Я понимаю, почему у него столько врагов.

– Мог ли кто-нибудь ненавидеть его настолько, чтобы пойти на убийство? – спросил Гамаш.

– Для убийства может найтись масса поводов, старший инспектор, вы это прекрасно знаете.

– Вообще-то, mon Père [42] Святой отец (фр.) . , я знаю только один. За всеми оправданиями, психологией, всеми имеющимися мотивами вроде мести, корысти или ревности есть одна причина.

– И какая же?

– Страх. Страх потерять то, что у вас есть, или не получить то, что вы хотите.

– И тем не менее страх быть навечно проклятыми их не останавливает.

– Нет. Как не останавливает и страх наказания. Потому что ни в то, ни в другое они не верят.

– Вы думаете, что вера в Бога и убийство несовместимы?

Священник уставился на Гамаша, на его лице появилось выражение умиротворенности, даже интереса. Глаза смотрели спокойно, голос звучал легко. Но почему-то он сжимал в кулаках свою сутану.

– Все зависит от того, в какого бога вы верите, – ответил Гамаш.

– Есть только один Бог, старший инспектор.

– Может быть, но существует множество людей, которые воспринимают все неправильно. Даже Бога. В особенности Бога.

Священник улыбнулся, кивнул, но его кулаки напряглись еще больше.

– Боюсь, мы отклонились от темы, – спохватился Гамаш. – Это моя вина. Глупо было с моей стороны обсуждать вопросы веры со знаменитым священником. Извините, mon Père. Мы говорили об Огюстене Рено, и вы сказали, что его выставляли сумасшедшим, но, по вашему мнению, он был человеком вполне здравомыслящим. Как вы с ним познакомились?

– Я нашел его в подвале часовни Святого Иосифа. Он там орудовал лопатой.

– Он только начал копать?

– Я говорил вам, что он был человеком одной страсти. Когда речь заходила о Шамплейне, он терял всякую рассудительность. Но вообще-то, он там нашел кое-что.

– Что?

– Несколько старых монет тысяча шестьсот двадцатых годов и два гроба. Один очень простой, он почти разрушился, но другой был на свинцовой основе. По нашей теории, Шамплейн, как и другие известные люди, должен был быть захоронен в освинцованном гробу.

– И на том самом месте стояла первая часовня, которая потом сгорела.

– Вы совсем не так невежественны, как хотите казаться, старший инспектор.

– Мое невежество не знает границ, святой отец.

– Те раскопки были немедленно остановлены городом. На них не было получено разрешения, и потому они были равносильны расхищению могил. Но потом Рено созвал прессу и устроил жуткий скандал. Шамплейн наконец обнаружен, сообщали таблоиды, однако злобные, боящиеся на шаг отступить от законов чиновники приостановили раскопки. Пресса решила подать это как сражение Давида с Голиафом. Маленький старый Огюстен Рено бесстрашно сражается за обнаружение останков основателя Квебека, а официальные археологи и политики препятствуют ему.

– Это, вероятно, должно было понравиться Обри Шевре.

Отец Себастьян хмыкнул:

– Главный археолог пребывал в бешенстве. Он раз десять приходил ко мне сюда, бушевал и бесился. Было непонятно, в какой мере его гнев направлен на Рено лично, а в какой вызван боязнью, что Рено может оказаться прав и этот маленький археолог-любитель сделал величайшее открытие, которое способно составить карьеру любого профессионала.

– Шамплейн.

– Отец Квебека.

– Но почему это так важно? Почему столько людей так отчаянно хотят узнать, где был похоронен Шамплейн?

– А вам это не важно?

– Безусловно, мне любопытно. И если бы его нашли, я бы пришел на его могилу и прочел все, что написано, об этой находке. Но я не воспринимаю это лично.

– Вы так думаете? Интересно, так ли оно на самом деле. Я вижу множество людей, которые не отдают себе отчета в том, что у них есть вера, убеждения, пока не оказываются на смертном одре. И вот тогда они обнаруживают, что это сидит где-то глубоко в них. Все время там было.

– Но Шамплейн был человеком, а не верой.

– Может быть, поначалу. Но он стал чем-то большим, чем вера. Для некоторых. Идемте со мной.

Отец Себастьян встал, подскочил к золотому распятию у алтаря, а потом поспешно вышел из опустевшей церкви. Гамаш последовал за ним. Вверх по каменным ступеням, через какие-то коридоры и наконец в маленький кабинет, заполненный книгами и бумагами. На стене висели две репродукции. Одна – распятого Христа, другая – Шамплейна.

Священник убрал журналы с двух стульев, и они сели.

– Шамплейн был удивительным человеком, но все же мы почти ничего о нем не знаем. Даже день его рождения – тайна. Мы не знаем, как он выглядел. Вот эта картина – она вам знакома?

Он показал на стену. Там висело известное каждому квебекцу, каждому канадцу изображение Шамплейна. С портрета смотрел человек лет тридцати, в зеленом дублете с кружевным воротником, в белых перчатках и с мечом. Волосы подстрижены по моде 1600-х годов, длинные, темные, слегка вьющиеся. Аккуратная бородка и усы. Лицо красивое, умное, худое, сильное, с большими задумчивыми глазами.

Самюэль де Шамплейн. Гамаш узнал бы его из тысячи.

Он кивнул.

– Это не он, – сказал отец Себастьян.

– Правда?

– Посмотрите-ка. – Себастьян вытащил том из забитого книгами шкафа. Раскрыв том, священник протянул его старшему инспектору. – Вам это не кажется знакомым?

Гамаш увидел портрет полноватого человека, стоящего перед окном, за которым виднелся зеленый пейзаж. Ему было лет тридцать, в зеленом дублете, с кружевным воротником, в белых перчатках и с мечом. Волосы подстрижены по моде 1600-х годов, длинные, темные, слегка вьющиеся. Аккуратная бородка и усы. Лицо красивое, умное, с большими задумчивыми глазами.