Алисия Хименес Бартлетт - Не зови меня больше в Рим

– Что он ей сказал? – не удержавшись, перебил его Гарсон.

– Он сильно нервничал. Судя по голосу, совершенно обезумел. Он обвинял Марианну в том, что она снюхалась с полицией. Грозил, что рано или поздно прикончит ее. А еще он сказал, что убьет испанку из барселонской полиции, которая его преследует. Давайте послушаем.

Он включил магнитофон. Свистящий, взволнованный голос заполнил собой кабинет, и сразу же в помещении словно стало не хватать воздуха. Я вздрогнула. Мне трудно было разобрать его очень быстрый итальянский, но только ненависть или полное отчаяние могли довести речь человека до такого накала. Свои скупые фразы он скорее извергал из себя, чем произносил.

– Зачем он это сделал, если понимает, что телефон почти наверняка прослушивается?

– Не знаю, Петра, но думаю, мы имеем дело с сумасшедшим.

– Нет, до сих пор он вел себя отнюдь не как сумасшедший, а как человек умный и хладнокровный. Он проследил за мной до самой Ронды, застрелил Джульетту…

– Да, он хитер, но это вполне совместимо с безумием. Возможно, сейчас он почувствовал себя загнанным в угол, в результате в его мозгу включился некий патологический механизм. Я хочу передать запись сотрудничающим с нами психиатрам, пусть изучат. Их выводы могут быть интересными.

– Хватит с нас теоретических выводов, ispettore ! – не выдержала я. – Пора переходить к действию. Пока мы только топчемся на месте.

– У комиссара Торризи имеется немало информантов в мире мафии и…

– Торризи, несомненно, откроет нам кучу всяких важных деталей, но они не ускорят арест Катаньи.

– Очень хорошо, и что вы предлагаете, инспектор?

– Надо подманить Катанью конфеткой, пусть он потянется за ней. И роль этой конфетки лучше всех сыграю я.

– Что вы хотите сказать, Петра? – вмешался в разговор Гарсон, и на лице его отразилась тревога.

– Я хочу сказать, что, если Катанья задумал убить меня, надо подсунуть ему эту возможность. Под нашим контролем, конечно.

В кабинете повисло гробовое молчание, из чего я вывела, что мое предложение вызвало у коллег интерес. Абате, сделавшись очень серьезным, заметил:

– Я уже думал об этом. Но не исключено, что мафия велит Катанье убить тебя с единственной целью – чтобы покончить с ним самим.

– Убить, убить… И куда нас приведут все эти смерти? – явно раздражаясь, спросил Гарсон.

– Как мафия, так и мы сами идем по следам Катаньи; разница в том, что нам он нужен живым, а мафии – мертвым.

– Ну это-то я понимаю, ispettore , не считайте меня полным дураком! – воскликнул Гарсон, несколько переходя границы дозволенного. – Я имею в виду совсем другое: надеюсь, вам не придет в голову рисковать жизнью инспектора Деликадо!

– Нет, конечно, – обиженным тоном ответил Абате. – Я обязан защищать инспектора прежде, чем кто-либо другой, даже прежде, чем вы.

Я решила прекратить эту нелепую перепалку и не смогла скрыть досады:

– Синьоры, должна поставить вас в известность, что мой батюшка скончался много лет назад. Я горько оплакивала эту утрату, но никогда у меня не возникало потребности получить взамен нового отца.

Габриэлла, видимо, прекрасно меня поняла, во всяком случае, она не смогла сдержать короткий смешок, который тут же, впрочем, пригасила. А я продолжала, стараясь, чтобы мои слова не звучали запальчиво:

– Только не думайте, что на меня вдруг напал приступ полицейского героизма и я готова умереть за святое дело. Я прошу об одном: надо составить предельно точный план, который позволит мне сыграть роль наживки для нашей рыбки, но ни в коем случае не позволит этой рыбке меня проглотить.

– Ни за что не соглашусь! – с пафосом воскликнул мой помощник.

– Послушайте, Фермин, вы кем себя вообразили, Суперменом?!

Габриэлла снова засмеялась, на сей раз откровенно.

– В любом случае мы должны позвонить комиссару Коронасу и получить его разрешение, а уж потом приступать к составлению плана.

– А вот как раз этого мы делать не станем ни в коем случае! И вообще, может, хватит вести пустые споры? Давайте обсудим конкретные действия.

Абате, судя по всему, уже успел кое-что прикинуть, так как немедленно взял быка за рога:

– Факт остается фактом: Катанья ухитрился побывать рядом с домом Марианны и засек дежуривших там полицейских. Как ему это удалось, понятия не имею. Может, он изменил внешность, может, проехал мимо на машине… Вот мое предложение: надо переселить Марианну в гостиницу, где она будет находиться под охраной, а наблюдение за домом снять. Если Катанья действует так, как я предполагаю, то он, убедившись в отсутствии полицейских, позвонит ей. Но тут мы должны добиться от Марианны согласия на помощь. Пусть она изобразит готовность пойти с ним на такое соглашение: если он пообещает оставить ее в покое, она ему скажет, куда ее переместили, а также сообщит адрес и время, которые собирается назначить для встречи с испанской инспекторшей. А мы будем поджидать его со спецгруппой.

– Слишком рискованно, на мой взгляд, – возразил Гарсон. – К тому же Катанья может и не позвонить Марианне.

– Скажите, Фермин, вы никогда не полагаетесь на свое чутье? – спросил Абате.

– Иногда хочется, но я себе этого не позволяю. Работа полицейских состоит в том, чтобы избегать напрасного риска.

Мужчины разом посмотрели на меня так, словно только я одна могла разрешить их спор.

– Мы поступим так, как предлагает ispettore , – постановила я.

На этом наше совещание закончилось, и я отправилась в туалет. Выходя, я увидела Габриэллу, она вытирала руки.

– Занятно было наблюдать, как мужчины боролись за право защищать вас, – заметила она с улыбкой.

– Да, мужчины обожают защищать нас, когда защита сводится к запрету: “Осторожно, не делай того, не делай этого…” А если защита требует конкретных действий, это у них получается куда хуже.

Она громко расхохоталась, и мне было приятно слышать ее искренний смех. Отсмеявшись, она воскликнула:

– Знаете, инспектор, мне бы очень хотелось тоже научиться так рассуждать!

– Это позиция женщин моего поколения.

– Да, а вот мои ровесницы в Италии слишком подчинены условностям.

– Испанские девушки тоже. Вы, как в былые времена, стали считать любовь и семью теми истинными ценностями, что движут развитием общества, и это делает вас рабами домашнего очага. Хотя вы, нынешние молодые, более уравновешенные, менее импульсивные, лучше подготовлены профессионально… Должен же и у вас быть какой-нибудь недостаток.

На сей раз она не засмеялась, а глянула на меня немного грустно. Кажется, она пожалела меня: перед ней стояла женщина средних лет, не испытавшая столь основополагающего опыта, как материнство… И тут, чтобы не дать ей углубиться в раздумья над моей несчастной судьбой, я обратилась к ней с просьбой: