Алисия Хименес Бартлетт - Не зови меня больше в Рим

– Вам этого не понять, инспектор, никогда не понять! Вы даже на миг не можете представить себе, какой стыд чувствует женщина в такой ситуации. Глубокий, невообразимый, жуткий стыд. Ты проклинаешь час своего рождения, желаешь поскорее умереть!

– Вы не виноваты в том, что над вами совершалось насилие.

– Вам легко говорить.

– Если вы не расскажете об этом, если правда не откроется, ваш отец в какой-то степени останется безнаказанным.

– Мой отец уже заплатил за содеянное.

– И что, это пошло вам на пользу, помогло вытравить из памяти стыд, о котором вы только что говорили?

– Нет, он остался при мне. Он похож на осколок стекла, терзающий тебе внутренности.

– Ну так извлеките его наконец! Пусть люди узнают, каким чудовищем был ваш отец.

– Извлечь его можно будет только после моей смерти. И я думала о смерти, когда события стали развиваться вовсе не так, как было запланировано, но мне не хватило смелости.

– Вы виноваты, Элиса. Вы убили этого бедолагу Абелардо Киньонеса, убили несчастную девушку Джульетту Лопес, которой вроде бы удалось начать жизнь заново. И теперь вы не должны скрывать свои мотивы.

Элиса как-то неожиданно успокоилась и спросила с иронией:

– А в убийстве отца я разве не виновата?

– Разумеется, виноваты.

– Почему же вы об этом не сказали?

Я встала со стула:

– Элиса, я сейчас поговорю с судьей. Он вызовет вас для дачи показаний. Если вы не повторите сказанного сегодня, дело сильно усложнится. Если не ради себя самой, то сделайте это ради ваших сестер, ведь правда и им также поможет получить снисхождение суда.

– А вы ведь с самого начала знали, что не станете молчать, так?

– Потому что вы сами обо всем мне рассказали, чтобы это наконец выплыло на свет божий. Иначе вы, как и раньше, молчали бы.

Она не стала спорить, опустила голову и вытерла последние следы слез. На пороге я обернулась:

– Да, еще один вопрос: вторая жена вашего отца, Росалия, что-нибудь знала про это?

– Думаю, она с самого начала что-то такое подозревала, но и она тоже, разумеется, молчала. Как и все остальные, она предпочла ничего не знать.

– Но по крайней мере, прежде чем покинуть Барселону, она сделала шаг, который давал возможность настежь распахнуть все окна.

– И через распахнутые окна ворвался ядовитый воздух, инспектор, вы сами в этом убедились. Будьте добры, распорядитесь, чтобы мне дали что-нибудь успокаивающее. Когда меня перевели в тюрьму, у меня забрали все лекарства.

– Не беспокойтесь, я распоряжусь.

Я вышла, не взглянув на нее. В коридоре меня дожидался Гарсон. Он сразу же встал и шагнул ко мне.

– Давайте поскорее выйдем на улицу, Фермин, поскорее.

– Ну и лицо у вас, инспектор! Можно подумать, что вы увидели призрак самого Адольфо Сигуана.

– Вы угадали, именно его я и увидела, и выглядел он жутко, поверьте.

Судья Муро, как и следовало ожидать, пришел в бешенство. Суд предстоял сложный и тяжелый: проблемы психологического характера, обвинения по нескольким статьям, международный охват, давление прессы… Когда я прощалась, он глянул на меня довольно сердито, и на лице его читалось, что полиция вечно самое плохое и неприятное спихивает на судью. Но если Муро думал именно так, он ошибался: в тот миг мне казалось, что в жизни мне не довелось пережить ничего тяжелее, чем исповедь Элисы.

Когда я вернулась домой, Маркосу хватило пары секунд, чтобы понять мое состояние. А еще он сразу оценил, насколько мне плохо, и поэтому не стал ни о чем расспрашивать. Я скинула плащ, плюхнулась в кресло и уставилась в пустоту.

– Налить тебе чего-нибудь крепкого? – предложил Маркос.

Я помотала головой. Он сел рядом и молча погладил меня по плечу.

– Мир ужасен, Маркос, – сказала я.

– Только иногда, – ответил он.

– Всегда, – припечатала я.

– Что мы можем сделать, чтобы улучшить его: пойти в кино, побеседовать, хорошо поужинать, позвать в гости кого-нибудь из друзей, заняться любовью?

– Ничего, – прошептала я. – Еще чуть-чуть посидеть вот так, как мы сейчас сидим, только, пожалуйста, не убирай руку с моего плеча.

Он очень крепко обнял меня. В этот миг я не сомневалась, что жизнь бывает ужасной и что мы находим смысл в каких-то мелочах, которые дают нам утешение, но не объяснение. Если же искать разумные основы в материях высоких, то это приведет лишь к одному – к бьющему через край ощущению абсурда.

Здесь: отлично! (ит.)

Ребенок, маленький ребенок? (ит.)

Красиво, красиво! (ит.)

Обедать, обедать. Спагетти, макароны (искаж. ит.).

Вот (ит.).

Мужская тога (лат.) – тога, которую юноша надевал по достижении совершеннолетия, в 16 лет.

Здесь: снимаю шляпу! (франц.)

Пошли? (ит.)

Шутка (франц.).

Ошибка, глупость (ит.).

Понимаю, понимаю (ит.).

Хвастливый воин (лат.) – намек на героя одноименной комедии Тита Макция Плавта.

Бернардо Провенцано (р. 1933) считался главой мафиозной группировки в городе Корлеоне и де-факто боссом боссов всей сицилийской мафии до своего ареста в 2006 году.

Фабада – традиционное блюдо испанской кухни, густой суп из белой фасоли с ветчиной и колбасой.

“Славная! Но… твердая как камень!” – “Спокойной ночи, дорогой друг, прощай” (ит.).

Намек на конную статую генерала Бальдомеро Эспартеро в Логроньо.

На войне как на войне (франц.).