Алисия Хименес Бартлетт - Не зови меня больше в Рим

– Не знаю, – сказала я и вновь занялась своим пивом.

Во время ужина Маркос рассказывал мне про бурное совещание, в котором он участвовал до обеда. Обычно я внимательно и с удовольствием слушаю его, но в тот вечер мне никак не удавалось сосредоточиться. Голова была занята одной только Элисой Сигуан. По ее манере держать себя легко угадывалось, что именно она была главной среди трех сестер. Решительность, с какой она взяла на себя вину, свидетельствовала о ее желании стать защитницей, но разве требовалась защита столь сильной женщине, как Нурия? Не осталось никаких сомнений в связях последней с каморрой, и это преступление одновременно указывало и на ее соучастие в убийстве отца. Если не с помощью Нурии, то как иначе могла Элиса нанять Катанью? История про загадочного друга была очевидной ложью. Однако Элиса твердо вознамерилась доказать непричастность сестры к убийству. Но если она считала себя за главную в клане, то на это должны быть свои причины; хотя нет нужды придумывать необычные объяснения, коль скоро налицо причина безусловно очевидная: Элиса – самая сильная из них троих, самая сильная как психологически, так и по свойствам своего характера. Вот и все. И тут Маркос вдруг спросил:

– Ты меня слушаешь?

– Ну конечно! – мгновенно отреагировала я, чтобы продолжать и дальше думать о своем.

Кажется, я нащупала горячую точку. Если бы я могла слушать собственные мысли, как посторонний слушает чей-то разговор, я бы обратила внимание на пару раз повторенное слово “клан” и на то, что относилось оно к трем сестрам – они втроем и были сейчас этим самым “кланом”. А почему, собственно, мы приняли как нечто само собой разумеющееся полное неведение Росарио Сигуан относительно планов старших сестер? Можно, наверное, допустить, что поскольку речь шла о существе с крайне неустойчивой психикой, сестры постарались скрыть от нее правду. Но нельзя исключать и другой вариант: вполне возможно также считать это своего рода заговором, ведь дело замысливалось столь серьезное и необратимое, что на него требовалось единодушное согласие всех трех сестер. Не существовало ни единой улики против младшей, но это отнюдь не значит, что она абсолютно ничего не знала о намерениях Нурии и Элисы.

По ходу своего рассказа мой муж рассмеялся, и я эхом подхватила его смех.

– Правда, в такое с трудом верится? – спросил он.

И я рикошетом отозвалась:

– Да, верится с трудом.

Но тут я с облегчением увидела, что он встает и предлагает мне вместе убрать со стола. Я стояла у посудомоечной машины и загружала туда грязную посуду, которую он мне подавал. Когда последний стакан занял там свое место, я твердо решила совершить весьма гнусный поступок.

Гарсон сразу согласился, что слово “гнусная” целиком и полностью подходило к моей затее, но он согласился со мной и в том, что обстоятельства вынуждают нас пойти на крайние меры – ведь дело может вот-вот уплыть из наших рук. Короче, он одобрил мой план и одобрение свое сопроводил афоризмами типа: À la guerre comme à la guerre , [17]“Не я придумал этот мир”, “Кто не успел, тот опоздал”. Прозвучали и прочие перлы, помогавшие ему оправдаться перед самим собой. А вот я в сложившихся обстоятельствах не нуждалась ни в каких самооправданиях: я должна это сделать – и точка. И вот, чтобы скоротать время и дождаться намеченного нами часа, мы опять пошли в “Золотой кувшин” – на сей раз под предлогом дополнительного завтрака. Гарсон, надо заметить, дополнил свой первый завтрак весьма основательно – заказал бутерброд с чорисо, я же ограничилась кофе.

– Ну и где мы ее заарканим?

– Фу, Фермин, что за словечко!

– Но это ведь очень точный глагол, согласитесь. К тому же выбор места для засады играет первостепенную роль.

– Для засады! Вас послушать, так можно невесть что себе вообразить! Я всего-навсего намереваюсь побеседовать с этой женщиной, но так, чтобы при разговоре не присутствовал ее муж.

– Вы хотя бы себя не пытайтесь обмануть: мы хотим побеседовать с ней, потому что она – самое слабое звено в этой цепи. Вот почему внезапность и натиск тут просто необходимы, иначе она рта не раскроет. Если, конечно, что-то и впрямь знает.

– Что-нибудь да должна знать, невозможно ведь совершенно отгородить человека от реальности. Росарио – уже далеко не девочка. И я уверена: они, приступая к делу, заручились ее согласием. Удивляет меня другое: как мы раньше не подумали об этом, пусть у нас и не было против нее никаких улик. И поверьте, я отнюдь не горю желанием привлечь ее к ответу, мне нужно только, чтобы она объяснила вещи, которые я ну никак не могу понять.

– Но если она скажет правду, то тем самым поставит себя под удар. К тому же я не так уверен, как вы, что она ее скажет, порой как раз люди слабые и проявляют невероятную силу сопротивления.

Я одним глотком допила свой кофе. Его горький вкус напомнил мне об Италии, и я подумала, что было бы очень кстати, окажись сейчас рядом с нами Абате. Пусть это выглядит явным противоречием, но, когда вместе с тобой работает человек, который принимает решения и готов управлять ситуацией, ты далеко не всегда оказываешься в проигрыше. Получается, что кто-то выполняет за тебя всю грязную работу, пока ты занята анализом фактов. Вот моя давняя мечта! Хотя, с другой стороны, сколько я возмущалась вторжениями Абате на мою профессиональную территорию! Сколько протестовала! Но таковы люди, такова я: зимой подавай мне жару, а летом – холод. Когда я сижу в городе, тоскую по зеленым полям, а оказавшись среди цветов и деревьев, тоскую по хорошему фильму в оригинальной версии. Можно подумать, что для меня непереносимо быть совершенно счастливой.

Мы решили поговорить с Росарио прямо в приюте, где она работала. Уж там-то мужа при ней точно не будет. Открывшей нам дверь женщине мы сказали, что из полиции. Вряд ли кого удивит желание полицейских побеседовать с человеком, у которого убили отца. Нас провели в маленький зал с покрашенными в небесно-голубой цвет стенами, на которых были развешены детские рисунки. Трудно придумать более успокаивающую обстановку – но именно такая обстановка менее всего соответствовала нашим целям.

Росарио очень долго не появлялась, я даже стала опасаться, что она сбежала; но нет, через десять бесконечных минут она вошла. На ней был халат, напоминавший школьную форму, и это только подчеркивало ее не по возрасту юный вид. Легко было заметить, как дрожат у нее руки. Она едва слышно поздоровалась с нами. Мы пригласили ее садиться. Я постаралась говорить нейтральным тоном – не успокаивающим и не угрожающим.

– Росарио, ваша сестра Элиса признала себя виновной в убийстве отца. Вы это знали?