Андрей Константинов - Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник)

– Что за головняк?

– С сиськами! Юльку Нежданову помнишь?

– Референтшу Литвы? Видел пару раз. Но издалека.

– Ага, референтшу, – хмыкнул Сан Саныч. – По сексуальным связям с общественностью.

– И чего Юлька?

– Эта тварь мало того что пытается кинуть нас на бабки, так еще и дала согласие на сотрудничество со следствием.

Зеча пожал плечами:

– Видимо, потому и дала, что кинула.

Харлампиев усмешки не оценил. Тщательно взвешивая и дозируя слова, дабы ненароком не сказать лишнего, он принялся обрисовывать сложившуюся ситуацию:

– Через неделю у Литвы начинается суд по первому эпизоду. Ему намереваются пристегнуть мошенничество.

– Не самая жуткая статья, – заметил Зеча.

– Не самая. Но они намереваются влепить ему реальный годик-другой, после чего, уже не торопясь, станут примерять поочередно все до сей поры нераскрытое. Начиная с убийства Улофа Пальме.

– А кто это?

– Да так, чухонец один, – ухмыльнулся Харлампиев, подумав про себя с досадою: «Боже! С какими дегенератами приходится иметь дело!» – Короче, возвращаясь к нашему головняку с сиськами. Нежданова заявлена свидетелем стороны обвинения. Поэтому к началу процесса, то бишь крайний срок – через шесть дней, она должна вернуть нам деньги. После чего выбыть из списка свидетелей по причине безвременной скоропостижной кончины. При таком раскладе ты и твой кореш получите свою долю, и все претензии по Севе Гаю с вас будут сняты.

– А при другом раскладе?

– А при другом, боюсь, я не смогу сдержать «синих» в их праведном гневе и намерении организовать правилово тебе и твоему напарнику.

– Никак ты пугать меня вздумал? – прищурился Зеча.

– Тебя, может, и не напугаю. А вот у приятеля твоего, у Бугайца, жена молодая, детишки имеются. Опять же дочка тяжело болеет.

– А откуда ты?..

– Неважно. К слову, можем подсобить. С лечением.

– Спасибо. Сдюжим как-нибудь. Без помощников.

– Как знаешь. Наше дело предложить, – криво усмехнулся Харлампиев. – К чему бишь я? Ах, да! Вот приятелю твоему есть за кого бояться. Ты же знаешь: «синие» – они сплошь отмороженные. Натуральное зверье.

А вот за это Зече можно было и не напоминать. Он и без того прекрасно знал, какие хлопоты, осерчав, способен организовать Сан Саныч. Внутри у Зечи все буквально забурлило от злости, однако он счел за лучшее ответить вежливо:

– Хорошо. Где сейчас Нежданова?

– До вчерашнего дня ее эскапэшники сторожили. А со дня на день ее другое ведомство под крылышко взять должно.

– Какое?

– Тебе какой телефончик лучше дать: служебный, мобильный, домашний? Ну, чего набычился? Шучу я, не видишь, что ли? «Гоблинам» ее передают. У тебя ведь именно там свой человечек прижился?

– Не твое дело.

– Мое, мил-человек. Вернее, наше. Общее.

– Я тебя услышал. – Зеча поднялся из-за стола и боковым зрением приметил, как практически одновременно с ним встал и неторопливо двинул к выходу безликий человек, до этого битый час сидевший за клистирной чашечкой кофе. Человек сей, еще когда только входил в бар, обменялся коротким приветственным взглядом с телохранителем Харлампиева. После чего, собственно, Зеча и взял его на карандаш.

– Сан Саныч, ты передай своим парням, что провожать меня не нужно. И таскаться по городу за мной хвостом – тоже. Рвать когти и уходить в леса в мои планы не входит. Пока не входит.

– Хорошо. За тобой таскаться больше не будут. А вот за тещей Бугайца и за сынком его все-таки присмотрят. Так, на всякий случай.

– Ну и сволочь же ты, Харлампиев! – сурово играя скулами, сказал Зеча.

– Жизнь такая! Опять же, на каждый чих не наздоровкаешься…

К вечеру Андрея отпустило. Полегчало настолько, что он даже нашел в себе силы сесть за руль и потащиться сквозь пробки на тьмутараканный север. Именно в тех краях находился госпиталь ГУВД, и поскольку у Мешка внезапно образовалась масса свободного вечернего времени, он решил проведать Павла Андреевича.

Они встретились за полчаса до вечернего обхода и, дабы не вести разговоры при посторонних, а помимо верховного «гоблина» в палате обитала парочка болезных (судя по почтенному возрасту – ветеранов еще НКВД), вышли в просторный холл и уселись в кресла, подальше от бубнящего общакового телевизора…

– …Ну, Колька! Ну, орел! А ведь я чувствовал: выйдет, выйдет из парня толк! – восхитился Жмых, когда речь зашла о «личном сыске», проведенном молодым. – Помяни мое слово: вырастет когда-нибудь из нашего Лоскуткова второй Лоскутов [49]. Вот только дурь повыветрится, так сразу толк и попрет.

– Чтобы милицейские сводки внимательно читать, много ума не надо, – буркнул не разделявший столь диких восторгов Мешок. – Помнится, еще совсем недавно я слышал от вас несколько иную оценку умственных возможностей и служебных перспектив нашего корнета.

– А я от тех слов и не отказываюсь. И по-прежнему уверен, что Лоскуткова нужно гонять и дрючить. Дрючить и гонять! Тогда и результат проявится. Потому что у молодых уязвленное самолюбие в конечном итоге обязательно перевешивает здоровый прагматизм. Вот увидишь, после этого случая он теперь землю носом рыть будет!

– Уже. Бьет копытом, землю роет молодой сперматозоид.

– Нехай бьет. Ладно, ты мне лучше за главное скажи! Что там у вас с Наташей?

– Северова сегодня вышла на работу. Рапорт об уходе писать отказалась.

Павел Андреевич задумчиво потер лоб.

– У меня складывается ощущение, Андрей, что мы с тобой чутка поторопились. С навешиванием ярлыков. Натаха, при всех своих закидонах, девка неплохая. Из-за одной любви к деньгам или просто так из любви к искусству она крысить не станет. Только по какой серьезной, глобальной причине.

– А если у нее таковая и в самом деле имеется?

– Вот нам с тобой и следовало сначала девку выслушать. Оно ведь, сам знаешь как: «поговорили – полдела сделали»… В общем, переговори с ней, Андрюха. Но только нормально, по-человечески. Без этого твоего надрыва.

– Я считаю, что в сложившейся ситуации вызывать Натаху на откровенность и беседовать с ней по душам – преждевременно и нецелесообразно, – твердо сказал Андрей.

– Почему?

– Да есть тут у меня одна задумка… К тому же она сейчас в таком разобранном состоянии, что нормального разговора все равно не получится. Северова меня разве что в открытую не посылает. Но зато глумится – по полной.

– Что значит «глумится»?

– Да я вчера приказал Витале ее от баз отключить, так она сегодня весь день демонстративно полы в конторе надраивала. Дескать, «даром бюджетный хлеб есть не желаю».

– Э-эх, наломали мы с тобой дров, Андрей! – вздохнул Жмых. – Совсем что-то неладно стало в нашем королевстве…

– Ну, положим, не только мы. Наломали. А еще… Ты пойми, Пал Андреич, если сугубо гипотетически допустить, что все-таки «крот» не Северова, тогда кто?