Евгений Сухов - Академия воровского дозора

– Проходи.

Арсений Хабаков сидел у окна за большим столом, заваленным кипами бумаг, и пролистывал толстое досье с наклеенными фотографиями.

– Вижу, ты надолго расположился.

– А что еще остается? Хотя всю работу все равно не переделаешь, – откинулся Хабаков на спинку стула, обрадовавшись неожиданному перерыву.

– Что-то мы с тобой давно не виделись. Знаешь, я тут на днях Людмилу встретил…

– И что там с ней?

– Опять выскочила замуж.

– Ей не привыкать, – безразлично протянул Хабаков, едва махнув рукой. Когда-то его с Люсей связывал крепкий роман. Но сейчас он вспоминал о том времени с неприязнью – уже более десяти лет он был счастливо женат, и думать о тех глупостях, что наделал, дабы заполучить ее расположение, ему не хотелось. – Желаю этому незнакомцу большого супружеского счастья.

– Нужно как-то посидеть нам, что ли, поговорить. Давно не встречались…

– Давай в выходные приходи к нам с супругой. Мы пельмени сделаем, под водочку их навернем.

– Хорошая идея! Всецело поддерживаю… Кстати, я к тебе вот по какому поводу заглянул. Мы тут серьезными делами занимаемся: стволами…

– Какими еще стволами?

– Теми самыми, что из Красногорской академии вытащили, свидетелей допрашиваем, а тут всякая ерунда к нам лезет, какие-то коллекционеры, реставраторы, антиквары. Прямо не знаю, что с ними делать.

– Какие еще коллекционеры? – удивился Хабаков. – Расскажи поподробнее.

– Фамилия Матцингер тебе о чем-нибудь говорит?

– Абсолютно ни о чем, – недоуменно признался Арсений.

Гончаров вкратце передал свой разговор с Пономаревым.

– Довольно интересно… Поговорю с ним, может, действительно, что-нибудь интересное всплывет. А у водителя, говоришь, фамилия Пономарев?

– Точно так. Живет на Матросской, семнадцать, сорок пятая квартира.

Арсений Хабаков написал на листке бумаге адрес и фамилию.

– А фигуранты кто?

– Некто Корсунь и Рахимов.

– Как ты говоришь, – невольно напрягся Хабаков, – Корсунь?

– Он самый. А что?

– «Погоняло» – Колючий?

– Точно так. Он тебе знаком, что ли?

– А как же! Я его по всей России ищу! Он один из тех, что квартиру Феоктистова ограбил. Где он сейчас находится? В Москве?

– Нет. В Красногорск отправили. Там с ним сейчас совместные следственно-оперативные мероприятия проводят. Крепкий орешек. От всего открещивается. А еще тут куча адвокатов… Значит, договорились, в воскресенье, – кивнул Гончаров и вышел из кабинета.

Поднявшись из-за стола, Арсений прошел в соседнюю комнату, где хранились дела всех тех, кто хоть однажды проходил по кражам антиквариата и культурных ценностей. Заведовал кабинетом его приятель капитан Петр Рубцов.

Дверь комнаты была слегка приоткрыта, и в полутемный коридор падала полоска расходящегося света. Длинные стеллажи, заставленные делами прошлых лет, делили комнату на несколько частей. Можно сказать, что управлению с Рубцовым повезло, тот относился к архиву, как к собственному детищу, и все дела содержал в идеальном порядке. На службу он приходил раньше всех, а уходил позже остальных, и у многих невольно складывалось впечатление, что он просто ночует в стенах управления.

– Есть тут кто-нибудь? – слегка постучал по стойке Хабаков.

– Иду, – прозвучало из-за стеллажей.

Стриженый, щеголеватый, немного манерный, Рубцов не походил на работника полицейского управления. Прежде он преподавал в Институте культуры азы актерского мастерства. Сейчас, заведуя томами удачно раскрытых преступлений, мечтал написать криминальный роман.

– Ты чего не ушел? Время уже позднее, – поинтересовался Арсений.

– Нужно еще кое-что посмотреть. Потом завершить составление каталога. Тут работы непочатый край! – с чувством произнес Рубцов, словно ему было поручено очередное труднораскрываемое преступление.

– Петр, я понимаю, что пришел не вовремя, рабочий день уже закончился, но ты бы не мог меня просветить, у тебя есть в архиве дела, где фигурирует гражданин Матцингер?

– Фамилия знакомая, – воодушевился капитан, усаживаясь перед компьютером. – Ага, нашел! Есть такое дело, только прежде у него была фамилия Вайнсберг.

– Вайнсберг? – невольно удивился Хабаков. – Иосиф Маркович?

– Да. Так ты с ним знаком?

– Имел честь быть представленным, – хмыкнул Арсений. – Весьма знаменитая личность. Занимался контрабандой, мошенничеством. Кажется, ему дали лет восемь колонии. Интересно узнать, чем же он занимается в настоящее время?

– Тут ничего не сказано, – развел руками Рубцов. – Просто добавлено, что изменилась фамилия. Все-таки у меня архив.

– Папку я у тебя забираю, завтра отдам все в целости и сохранности.

Вернувшись в отдел, Хабаков разместился за столом и принялся перелистывать досье. Из дела следовало, что до конца своего срока Вайнсберг так и не отсидел. По решению суда ему была назначена стационарная судебно-психиатрическая экспертиза, по результатам которой его перевели в психбольницу, откуда вскоре он был отпущен. Видно, врачи посчитали, что психа на воле держать куда более безопасно, чем в неволе. Бесспорно, Вайнсберг обладал невероятными талантами, если сумел убедить врачей в своей невменяемости. Далее его следы терялись, он просто поменял фамилию и растворился в многомиллионном городе. Вряд ли он переквалифицировался в булочника или аптекаря, наверняка занимался привычным ремеслом: кражей особо ценного антиквариата. Человек он был масштабный, на мелочь размениваться не привык, так что вполне мог организовать ограбление Феоктистова. Единственный человек, кто мог бы привести Корсуня к Вайнсбергу, был его бывший водитель Пономарев.

Обнаружилось несколько интересных фотографий, сделанных после выхода Вайнсберга из психушки. Заметно располневший, обрюзгший, он выглядел на снимке настоящим барином. Видно, лечение пошло ему на пользу – лощеный, дородный!

Оперативная группа слежения не очень-то доверяла его невменяемости. Несколько дней они скрытно наблюдали за ним, пытаясь высветить возможные контакты, но, не обнаружив таковых, свернули свою деятельность, оставив на память о своей работе небольшой отчет и пару десятков цветных фотографий.

Утро началось со звонка по мобильному телефону. Посмотрев на экран, Хабаков увидел, что звонит Феоктистов. В последнее время тот стал донимать его ранними звонками. Видно, потерпевшего крепко мучила бессонница, и он стремился выплеснуть накопленные за ночь переживания на его здоровую голову. Арсений даже точно не знал, какая именно черта его характера понуждала его выслушивать очередную жалобу потерпевшего (не иначе как собственное большое и доброе сердце), но после пятнадцатиминутного диалога с облегчением вешал трубку. А уже затем, приободренный напутствиями, отправлялся на службу.