Евгений Сухов - Воровской дозор

– Понял, шеф.

Средства наружного наблюдения были установлены в ближайший вечер, сразу же после ухода Шрайбера из квартиры. Всего-то три «жучка», встроенных в телефонные трубки. Еще два видеоглазка были вмонтированы в комнатах. Один, работавший при обычном освещении, был встроен в зале на высокую хрустальную люстру таким образом, что контролировал практически каждый угол помещения, а другой, прилаженный над дверью спальни, с инфракрасной системой, использовался в условиях ограниченной видимости.

Так что уже через пару дней в распоряжении Гельмута Пельца были не только телефонные разговоры, но и видеозаписи спальни. В общении с прекрасным полом Шрайбер поступал прямолинейно: он не пел соловьем, как нередко случается с мужчинами, чтобы расположить женщину к себе, не совершал для нее каких-то приятностей (в виде букетов цветов и бутылки красного вина с хорошей закуской), а просто наваливался тучным телом на ее гибкую тонкую фигуру, буквально вжимая в ложе, несколько раз дрыгался короткими ногами и, тяжело дыша, откатывался в сторону.

В какой-то момент Гельмут поймал себя на ревности. Откуда взялось это неприятное щемящее чувство? Ведь об этой девушке он узнал всего лишь несколько дней назад.

Более странную пару трудно было себе представить: он был немолод, изрядно плешив, к тому же располнел раньше срока, она – молодая, изящная, гибкая как лесная ласка. Столь непохожих людей может связывать если не любовь (а судя по тому, что он увидел, здесь не пахло даже простой привязанностью), то очень серьезное дело, и этим делом был антикварный бизнес.

Телефонные звонки оставляли немало вопросов. Круг общения Шрайбера оказался невероятно широким: какие-то срочные дела у него имелись в Америке, где клиенты спрашивали о товаре, были звонки из России, но особенно часто Александр связывался с Грецией. Разговор проходил по-русски, человек с грузинским акцентом интересовался какими-то «покрывалами». За этим таинственным словом могло прятаться все, что угодно: картина, икона или же какой-нибудь редкий гобелен. Но то, что в него вкладывалось криминальное содержание, Гельмут ни на минуту не сомневался.

Был еще один странный звонок из Лондона. Неведомый абонент, говоривший по-русски, но с характерными старческими интонациями, спрашивал, готов ли Шрайбер принять груз. На что тот энергично отвечал, что уже давно готов и что для посылки у него даже заготовлено весьма подходящее место. Отследить точный адрес звонка не удалось, он был снабжен какими-то чувствительными блокирующими устройствами, о которые ломалась хитроумная полицейская аппаратура, но то, что исходил он из самого центра Лондона, не вызывало сомнений.

За несколько дней наблюдений на адрес Шрайбера было отправлено несколько факсов. В большей части они касались его непосредственной работы: спрашивали о поступивших полотнах, интересовались ценой, совершали заказы, сообщали о намерениях заключить контракт. Но два факса, пришедших из Греции, насторожили всерьез. В них сообщалось о том, что прибыл « серьезный и долгожданный груз », и неведомый корреспондент предупреждал, чтобы о нем позаботились должным образом. Выяснилось, что факс был отправлен с антикварного магазина некоего Нестора Олкимоса, весьма влиятельного греческого бизнесмена.

На четвертый день наблюдения за домом Шрайбера из Греции пришел еще один факс: « Принимай груз и будь к нему повнимательнее ». Однако в факсе не сообщалось, в какое именно место должен прибыть груз, но то, что эта была реальная зацепка, Пельц не сомневался. Оставалось ждать, как будет действовать господин Шрайбер.

Ровно в половине девятого следующего дня тот выехал из своего дома на черной «Тойоте» и направился в сторону антикварного магазина. Стараясь держаться на почтительном расстоянии, но так, чтобы не упустить Шрайбера из виду, Гельмут поехал за ним. Неожиданно за два квартала от магазина объект свернул в узкий переулок, и, прежде чем Пельц сумел приблизиться, Шрайбер затерялся в лабиринте улиц.

– Проклятье! – невольно выругался Гельмут, посмотрев на Отто Цайнера, равнодушно глазевшего по сторонам. – Ушел… Может, он понял, что за ним следят?

– Не думаю, иначе выдал бы себя пораньше. Просто случайность. Эту часть города он знает лучше нас.

– Если он поехал встречать груз, то мог отправиться в аэропорт или на вокзал.

– Но мы даже не знаем, что это за груз, – возразил Отто. – Это вполне могла быть какая-то небольшая коробочка, которую можно спрятать в кармане. Например, какие-нибудь древнегреческие украшения.

– Тоже верно… Вряд ли он уедет куда-нибудь из города, так или иначе вернется домой. Сделаем вот что, давай повернем к его дому и подождем его там.

Ожидание затянулось на два с половиной часа. За это время Гельмут успел сходить в ближайший ресторан и отведать венского шницеля с жареной картошкой, а Цайнер выкурить полпачки сигарет.

Черная длинная «Тойота» выехала из соседнего переулка и припарковалась у самого подъезда. Алекс Шрайбер в этот раз был не один: на переднем пассажирском кресле сидела Лиони.

– Когда она успела к нему подсесть?

– Где-то с час назад. Я тут звонил на ее домашний телефон, она была у себя.

– За ней тоже стоило бы установить наблюдение.

Дверь седана отворилась, и из салона поспешно вышел Шрайбер, за ним, немного поотстав, вышла Лиони, слегка покачивая ярко-красной небольшой сумочкой. Подождав подругу, Алекс подхватил ее под руку, после чего они энергично направились к дому, о чем-то оживленно переговариваясь. Мягко освободившись от женской руки, Шрайбер достал из кармана ключ и отомкнул дверь, пропустив вперед себя женщину.

Подождав несколько минут, Гельмут произнес:

– Выходим. Посмотрим, что у них там в салоне. Ты сканировал сигнал охраны?

– Да, – довольно ответил Отто, – я уже снял машину с сигнализации.

– Отлично. Постоишь у подъездной двери, мало ли чего.

Открыв разблокированную дверь, Гельмут юркнул в салон. На переднем сиденье ничего такого, что могло бы вызвать интерес: распечатанная пачка сигарет, зажигалка, три газеты, лежавшие аккуратной стопкой. В отсеке для перчаток хранился кожаный футляр из-под очков, небольшая книжка в мягком переплете…

Ничего стоящего!

Заглянув на задние сиденья, он увидел на полу рамы, завернутые в плотную темную бумагу. Вытащив нож, аккуратно разрезал бумагу и невольно сглотнул: с полотна, нарисованного потемневшими масляными красками, на него смотрели грустные глаза старика. На самой макушке небольшая черная шапочка, какую в Италии в эпоху раннего Возрождения носили служащие. Этот человек мог быть нотариусом или служить во дворце герцога. Печальный взгляд устремлен не вперед, где его ожидает зритель грядущих столетий, а назад, во времена его молодости, когда он был полон самых честолюбивых планов. Вот только грусть, застывшая в глазах, свидетельствовала о том, что этим замыслам не суждено было исполниться.