Валерий Введенский - Сломанная тень

– Я, господин хороший, лица не разглядывал. Может, и он!.. Нет! Тот в сюртуке до пят был.

Испуганный Кислицын попытался примоститься на краешке стула. И сразу вскочил, словно ужаленный.

– Смотрите, Илья Андреевич! Сюртук!

Кислицын осторожно, двумя пальцами приподнял вещь. Дворник обрадовался:

– Получается, он! Сюртук тот самый.

– Кто еще заходил ночью в дом? – строго спросил Тоннер дворника.

– Кроме вас, никого, – ответил тот. – Я в девять завсегда ворота закрываю.

Тоннер принялся осматривать квартиру. Все шкафы и ящики были пусты.

– Капитанша, что? Без вещей въехала? Без слуг? – продолжил он допрос дворника.

– Сказала, вскоре обоз из деревни подъедет.

– Во что одета была?

– Платье и жакет. На голове шляпка с вуалью.

– Платье черное?

– Виолент!

– Ничего не путаешь?

– Нет, барин! Сестра моя у модистки пристроилась. Швеей! Я разбираюсь…

– Точно капитанша из дома не выходила?

– Истинный крест! Сама сказала: «Я пока прилягу с дороги. А после полуночи ко мне гости потянутся! Ты уж не спи». Рублик серебряный дала. Вот! Господин хороший, не знаю чина-звания! Полицию звать надо…

– Обожди…

Фиолетовое платье и жакет нашлись на кухне, в нижнем ящике буфета.

– Дамы незнакомые после приезда Попугаевой из дома выходили? – спросил Тоннер.

– А как же! На втором этаже князь Ивантеев квартирует, у него просители с утра до вечера…

– А после Тучина… После покойника никого не впускал? Может, в ретирадник кто просился?

– Гришка! Нищий, у Троицкого собора пасется! А после службы непременно в кабак. Вот до ночлежки донести и не успевает.

– Может, еще кто? Монах, к примеру!

– О! Верно!

– Часто заходит?

– Второй, может, третий раз. Постойте, барин! Когда господин Верхотуров выкинулся, тот монах тоже нужду справлял. Ох! Не зря говорят, чернецы к несчастью!

– В лицо узнаешь?

– У них клобук…

– Беги за полицией!

Несмотря на зажженную от лампы свечу, Тоннер налетел на какое-то ведро в коридоре. Упасть не упал, но стукнулся локтем об стенку. Зайдя в столовую, увидел бледного Кислицына:

– Его повесили? Он ведь не сам?

Тоннер, не снимая сапог, влез на стол:

– Да! Тучина задушили струной и лишь потом подвесили. Имитация самоубийства.

Матвей Никифорович обхватил голову руками.

– Вы меня спасли! Капитанша услышала, что я не один, и сбежала…

– Вы в своем уме, Матвей? Разве женщине такое под силу? Нет! У капитанши есть сообщник! – Тоннер кинул на стол найденное платье.

– А я деньги нашел! – помолчав, неожиданно сказал Кислицын.

– Деньги? – удивился Тоннер.

– Я когда сюртук поднял, он мне чересчур тяжелым показался. Заглянул в карман – а там целое состояние!

Илья Андреевич вытащил из сюртука пять туго связанных пачек.

– Двадцать, тридцать, сорок, сорок пять, пятьдесят!

С лестницы донеслись звуки: шаги, голоса.

События той ночи Денис помнил смутно.

Александр в петле.

Александр на столе.

Самодовольный Тоннер тыкает толстым пальцем в красноватую бороздку:

– Удавлен! Опять струной!

Не менее самодовольный Яхонтов:

– Этой?

Достает из кармана струну, найденную в мешке Тихона.

– Карта! – Тоннер вытаскивает из Сашиного жилета даму треф.

Яхонтов показывает колоду таких же дам.

– Монахом, говорите, одет? Тогда я знаю, кто это! Личный слуга Тучина, вор и грабитель Тихон!

– Грабитель, говорите? А почему же он Тучина не ограбил? – Тоннер достает из тучинского сюртука пачки ассигнаций.

Яхонтов мрачнеет, берет деньги в руки и ехидно улыбается:

– Кукла!

Озадаченный Тоннер:

– Действительно, кукла!

Тучина грузят на телегу, прикрывая рогожей от мокрого снега. Откуда он взялся? Утром было бабье лето. Утром Александр был жив…

В доме Лаевских Угаров подвинул вольтеровское кресло к камину и забрался с ногами.

Яхонтов с Тоннером спорят.

– Петр Кузьмич! – говорит доктор. – Я не вижу логики в поступках убийцы. Зачем он куклу в сюртук подложил? Не понимаю. Остальные его действия вполне логичны: придумал, как проникнуть в дом, выбрал время…

– Логичны, говорите? Марфушу, коли не врет, на тридцать тысяч обнес, у Тучина пятьдесят взял. Верно? Так зачем он после этого вернулся? За серебром столовым да за цацками? – Яхонтов указал на столик, где лежала горка драгоценностей. – Это же копейки!

– Он что, выходил и вернулся? Откуда вы знаете?

– Швейцар в себя пришел, рассказал: вслед за Тучиным и Тихон выскочил, мол, кралечку навестить. А через полчаса назад явился. И мешок швейцар видел, поинтересовался, что там. Тихон ответил: «Гостинцы кралечке!»

– Что ж, вынужден признать вашу правоту. Убийца – Тихон!

– Наконец-то!

– Но… Если он из-за денег убивает, зачем к Ухтомцеву забирался? Весь Петербург знал, что граф разорен!

– Следствие по делу об убийстве Ухтомцева закрыто! Самоубийство! Точка!

– Но пистолет, струна, веревка…

– Илья Андреевич! Я тоже вынужден признать вашу правоту. Простите! Но давайте рассуждать спокойно, по-деловому! Какая разница, за одно убийство Тихону пожизненное дадут или за пять?

– Его еще поймать надо! А если за пятым шестой последует?

Обмытый и переодетый Тучин уложен на диван в мастерской. Денис стоит у изголовья. Смотрит на картину – последний Сашкин шедевр. Не жаловал автопортреты, а вот перед смертью сподобился! Предчувствовал, что ли? Необычно как написал! Сломанная тень художника, задумавшегося перед мольбертом.

Подошел Тоннер.

– Денис, вам надо поспать! Пойдемте!

– Непонятно, непонятно! Не складывается! – раздраженный Илья Андреевич меряет шагами комнату Угарова.

– Что непонятного? – горячится Денис. – Непонятно одно! Где искать Тихона! Найду – задушу!

– Это не он! Не он убийца! – Тоннер все быстрее и быстрее бегает по комнате.

– Это еще почему? – спрашивает Терлецкий.

– Зачем он куклу мертвому Тучину подсунул?

– Да просто так, смеха ради!

– Смеха ради? Подумайте только, сколько времени у него на эту куклу ушло! Нет, он вор, обыкновенный вор. И украл деньги здесь, в доме! И мешок этот злосчастный тоже!

– Кто же тогда убийца?

– Не знаю, не знаю! – Тоннер достает трубку и тут же сует ее обратно в карман.

Тубельт распекал Терлецкого, как напрудившего на паркет кота. Федор Максимович и сам так умел. Он терпеливо ждал момента, когда громы-молнии иссякнут. Уставился в одну точку, изображал раскаяние пополам с отчаянием, если и отвечал, то односложно, а больше отмалчивался, мол, оправдаться нечем, повинную голову меч не сечет.

– Как ты посмел притащить засранца на маскарад?

– Виноват!

– … допустить к Его Величеству!

– …

– Хоть понимаешь, что натворил?