Валерий Введенский - Сломанная тень

– Так точно!

– Да ты знаешь, что Государь еще до вашего приезда оказал честь… Ознакомился с писульками твоего Рооса!

– Знаю, ваше…

– Да что ты знаешь, дубина? Государь счел их вольнодумными! Недопустимо вольнодумными! Поэтому просьбу американского посланника об аудиенции отклонил! А ты?

Обессилевший Тубельт рухнул в кресло:

– Докладывай!

– Ваше высокопревосходительство! Роос в Манеж не пойдет!

– Точно? – Тубельт с подозрением вгляделся в лицо Терлецкого. – Американцы, они наглые…

– Я на всякий случай его на ключ закрыл. Нумер наш на третьем этаже, из окна не сиганет! И в гостинице всех предупредил, чтоб не выпускали!

– Молодец! Можешь, если захочешь!

– Могу, ваше высокопревосходительство!

– Восвояси Роос когда уберется?

– Ой, не скоро! Еще Москву мечтает посетить! И Нижний! А оттуда в Китай через всю Россию!

– Твою-то мать! Я-то думал, еще неделька – и проводим с почестями…

– Если позволите высказаться, ваше высокопревосходительство… У меня идейка имеется, как из этого пользу извлечь…

Роос лег только под утро, потому проснулся поздно.

Прежде чем спустить с кровати ноги, внимательно осмотрел тапки – не копошится ли там кто? Из-за клопов кровати стояли посреди комнаты, из-за тараканов – ножками в тазиках с водой.

Подойдя к рукомойнику, совершил туалет. Брился с величайшей тщательностью и осторожностью – травмированная щека распухла. Корнелиус попробовал ее припудрить, потом наложил румяна (то и другое купил в Париже для русских красавиц). Нет! С такой физиономией не то что к императору явиться, из гостиницы выйти стыдно! Что делать? Как назло, Федор куда-то смылся, посоветоваться не с кем…

Пора было одеваться. Этнограф долго выбирал фрак. Остановился на черном – ведь вчера погиб его русский друг! В одной из коробок обнаружился подарок псковского губернатора – настоящая соболья шапка, сшитая по русскому обычаю с ушами, чтоб не мерзли.

Wonderful! [83]На улице холодно, такой головной убор более чем уместен, а заодно надежно скроет синяк.

Роос быстро оделся, оставалось лишь накинуть шубу, взять трость и перчатки.

Перед выходом глянул в зеркало. Ни дать ни взять лубок «Французы драпают из Москвы», который он давеча видел в кондитерской.

Толкнув дверь, путешественник обнаружил, что она заперта. Постучал. Потом еще. По коридору прогуливались постояльцы, сновали горничные и лакеи. Но никто не подошел к двери его номера. Роос стучал, звал, требовал, кричал – все без толку!

«Заговор!» – понял Корнелиус.

Подбежав к окну, глянул с третьего этажа на мостовую и от идеи выпрыгнуть отказался.

На часах уже половина! Еще немного, и он опоздает!

На столе лежали газеты – в номер их приносили бесплатно. А что, если?..

С трудом приподняв массивную кровать, Роос вытащил из-под нее тазик, вылил воду прямо на пол, натолкал газет и поджег. Пошел белый едкий дым. Корнелиус поставил тазик у двери и, сверившись с блокнотиком, заорал по-русски:

– Пожар! Пожар!

Уже через секунду в коридоре все чихали и кашляли, а через две отворили. Роос припустил к лестнице.

В доме было непривычно тихо.

Тучина переложили в гроб. В его изголовье на стульчике примостился раздавленный горем Данила. Они с Денисом молча обнялись.

– В Любытино на похороны поедешь? – спросил Угаров.

– Нет, Дениска, запорют там меня! Не уберег барчука! Ты уж сам… Я здесь попрощаюсь. – Данила смахнул слезу.

– Ты с Тоннером приехал?

– Нет, один. У Пушкова после операции жар начался, Илья Андреевич возле него до утра сидел. Сейчас спит. Как бы на занятия не опоздал.

Пушков! Денис вчера пообещал ему съездить к Аглае Мокиевне, предупредить, что ранен.

Словно в другой жизни это было!

– Пошли-ка, оденешь меня по старой дружбе.

Смотр Роосу не понравился: затянутые в мундиры солдаты чеканят шаг, с вымученной радостью на лицах приветствуя повелителя. Деспоты всего мира обожают парады: зримый образ силы, на которой держится их власть, внушает трепет подданным, усмиряет недовольных и устрашает соседей.

Император ни на миг не забывал, что за ним следят тысячи глаз. Каждый жест, каждый поворот его головы был отрепетирован. Как ни вглядывался Роос, живого человека за маской надменного повелителя так и не увидал.

По окончании смотра обер-церемониймейстер двора представил Корнелиуса императору. И снова маска – на сей раз изысканной любезности и снисходительного радушия:

– Я знаю, вы любознательны, объездили полмира. Как вам понравилась Россия?

– Россия великая страна! – не кривя душой, ответил Роос. Император благосклонно улыбнулся – одними глазами. – И я счастлив увидеть ее монарха, который обладает такой властью, таким беспримерным влиянием на шестьдесят миллионов человек.

У императора чуть дернулись губы:

– Русский народ кроток и добр, однако управлять им непросто, – важно ответствовал государь.

Вне всяких сомнений, он хотел отделаться парой протокольных фраз. Роос же, как всякий естествоиспытатель, мечтал заглянуть ему в душу. Шутка ли, под властью этого невзрачного полковника – половина Европы и добрая треть Азии! Проводит ли император бессонные ночи в мучительных размышлениях или принимает решения, повинуясь сиюминутным капризам? Способен ли выслушать чужое мнение и переменить свое? Устремлен ли думами в будущее или «аprès nous le déluge» [84], хоть трава не расти!

Лучший способ сорвать с любого человека маску – раззадорить.

– Ваше величество лучше предшественников понимает, что именно нужно России! Вы удерживаете ее от подражания другим странам, ищете особый путь, сообразуясь с традициями прошлого, возвращаете Россию самой себе!

Император дернул шеей влево, продемонстрировав греческий профиль – прямой, правильной формы нос, тонкие губы, большой, несколько вдавленный лоб.

– Я люблю Россию и как никто понимаю ее, – ответил он раздраженно, уловив за изысканной любезностью иронию. – Да, у нас царит деспотизм, но именно он согласуется с духом русского народа. А вот представительный образ правления, за который, как мне известно, ратуете вы, совершенно для нас неприемлем. Это власть денег: голоса одних покупаются, чтобы обманывать других. А я никогда не соглашусь управлять народом с помощью хитрости и интриг.

Выговорившись, император легким кивком дал понять, что разговор окончен. Дискуссий он не любил и участвовать в них не привык.

Роос разочарованно вздохнул. Даже полемический гнев у этого полковника, и тот отрепетирован. На прощание Корнелиус планировал преподнести императору собственные сочинения с дарственной надписью, но с ужасом вспомнил, что забыл их в нумере.

– Ваше величество! Могу ли я рассчитывать на продолжение беседы? Моим читателям важно знать ваше мнение по ряду вопросов!