Луиза Пенни - Смертельный холод

– О чем вы? – с удивлением спросил Гамаш.

– Нет-нет, ничего такого коварного в ней нет. Она ничуть не похожа на мать, хотя и Си-Си была не такой уж лгуньей, как ей хотелось бы верить. Уж слишком все это было очевидно. Нет, Кри робкая, погруженная в себя. Но голос у нее очаровательный. Мы все слушали как завороженные.

Эмили погрузилась в воспоминания о предрождественской службе в переполненной церкви. Она тогда поглядывала на Кри и видела, как преобразилась девочка. Радость сделала ее привлекательной.

– Она была похожа на Дэвида, когда он играл Чайковского.

А потом эта сцена у церкви.

– О чем вы задумались? – тихо спросил Гамаш, заметив озабоченное выражение на лице Эм.

– После службы мы стояли у церкви. А Си-Си находилась с другой стороны здания – оттуда дорога до их дома короче. Мы ее не видели, но слышали хорошо. И еще до нас доносился очень странный звук. – Эмили сложила губы трубочкой, вспоминая. – Так Анри шкрябает по полу, если у него когти не подстрижены. Такой же скрежет, только громче.

– Кажется, эту тайну я могу для вас раскрыть, – сказал Гамаш. – Я думаю, так скрежетали ее сапожки. Она купила себе в подарок на Рождество сапожки, вернее, унты из кожи младенцев-тюленей. У них на подошвах металлические зацепки.

Во взгляде Эм было удивление, смешанное с отвращением.

– Mon Dieu, что думает о нас Господь?

– Вы сказали, что слышали и еще что-то, кроме сапожек?

– Она кричала на дочь. Набросилась на нее. Это было ужасно.

– По какому поводу?

– Из-за того, как Кри была одета. Да, одежда на ней была необычная. Розовое платье без рукавов, кажется, но больше всего Си-Си упрекала ее за голос, за пение. А голос у нее был божественный. Не в том смысле, в каком это слово использует Габри, а по-настоящему божественный. Но Си-Си высмеивала ее, унижала. Даже больше. Она издевалась над ней. Это было ужасно. Я все это слышала, но ничего не предприняла. Промолчала.

Гамаш ничего не сказал.

– Нужно было за нее заступиться. – Голос Эмили звучал тихо, спокойно. – Мы все стояли там в канун Рождества и были свидетелями убийства – иначе это и назвать нельзя, старший инспектор. Я не заблуждаюсь на сей счет. Си-Си в ту ночь убила свою дочь, а я этому способствовала.

– Вы слишком суровы к себе, мадам. Я знаю, вы переживаете из-за того, что случилось, и я согласен: что-то нужно было сделать. Но помимо этого, я знаю, что случившееся у стен церкви не было отдельным, изолированным эпизодом. Трагедия Кри состоит в том, что ничего иного она в жизни и не видела. Это было как нынешний снег. – Они оба выглянули в окно. – Оскорбления накапливались, пока Кри полностью не исчезла под ними.

– Я должна была что-то сделать.

Оба ненадолго замолчали. Эмили смотрела на улицу, а Гамаш смотрел на нее.

– Говорят, завтра будет метель, – сказала Эм. – Я слышала штормовое предупреждение.

Для Гамаша это было новостью.

– И сколько снега ожидается?

– Метеорологический канал сообщил, что выпадет до тридцати сантиметров. Вы никогда не попадали в снежную бурю? – спросила Эм.

– Один раз попал – ехал по Абитиби. Было темно, на дороге ни одной машины. Я потерял ориентацию. – Он снова увидел рой снежинок в свете его фар, мир сузился до этой сверкающей воронки. – Я сделал неверный поворот и попал в тупик. Дорога все время сужалась. Разумеется, я сам был виноват. – Он подался вперед и прошептал: – Я был упрямцем. Только ш-ш-ш!

Он оглянулся.

Эмили улыбнулась:

– Это останется нашим маленьким секретом. И к тому же я уверена, что в эту историю никто не поверит. Что же случилось дальше?

– Дорога все сужалась и сужалась. – Гамаш показал это руками, сложив ладони, будто в молитве. – Затем стала практически невидимой. Превратилась в тропинку. – Он повернул руки ладонями вверх. – А потом – вообще ничего. Остались только лес и снег. Высота сугробов доходила до дверей машины. И мне никуда не деться – ни назад, ни вперед.

– Как же вы выпутались?

Он помолчал, не зная, какой ответ ей дать. Все ответы, которые просились на язык, были правдивыми, но у правды имеются разные уровни. Ему предстояло задать ей непростой вопрос, а потому он решил, что должен проявить к ней максимум уважения.

– Я молился.

Она посмотрела на этого большого человека, уверенного, привыкшего командовать людьми, и кивнула.

– О чем вы молились? – Она не собиралась снимать его с крючка.

– Перед тем как это случилось, мы с инспектором Бовуаром расследовали одно дело в рыбацкой деревеньке Бе-де-Мутон на Нижнем Северном побережье.

– Эту землю Господь отдал Каину, – вдруг перебила его Эм.

Гамаш знал эту цитату, вот только ему редко попадались люди, которые ее тоже знали. Когда в XVII веке землепроходец Жак Картье первым из европейцев увидел это пустынное обнажение породы в устье реки Святого Лаврентия, он написал в своем дневнике: «Вероятно, Господь отдал эту землю Каину».

– Может быть, меня тянет к прóклятым, – улыбнулся Гамаш. – Наверное, поэтому я гоняюсь за убийцами вроде Каина. Эта земля голая и пустынная, там практически ничего не растет, но для меня она необыкновенно прекрасна. Нужно только знать, как смотреть. Здесь это просто. Здесь красота повсюду. Реки, горы, деревни, в особенности Три Сосны. Но в Маттон-Бей [89]это не так очевидно. Там красоту нужно искать. Она в лишайниках на камнях и в крохотных алых цветах, почти невидимых. Нужно встать на колени, чтобы увидеть. Красота там в весеннем цветении морошки.

– Вы нашли вашего убийцу?

– Нашел.

Но по его интонации она поняла, что это было не все. Она помолчала, но, когда за этим ничего не последовало, решила спросить:

– А что еще вы нашли?

– Бога, – просто ответил Гамаш. – В столовой.

– И что же он ел?

Вопрос был настолько неожиданным, что Гамаш ответил не сразу.

– Торт из безе с лимоном, – со смехом сказал он.

– Почему вы думаете, что это был Бог?

Разговор шел совсем не в том русле, какое он наметил.

– Я не думаю, – признал он. – Возможно, это был обычный рыбак. Одет он был точно как рыбак. Но он посмотрел на меня из другого угла зала с такой нежностью, с такой любовью, что я замер на месте.

Ему хотелось отвести взгляд, посмотреть на теплую деревянную поверхность, на которой покоились сейчас его руки. Но Арман Гамаш не отвел глаза. Он смотрел прямо на Эмили.

– И что же сделал Бог? – спросила она приглушенным голосом.

– Он доел торт и отвернулся к стене. Какое-то время казалось, что он трет стену, затем он снова повернулся ко мне с самой сияющей улыбкой, какую я видел. Радость переполняла меня.

– Мне кажется, радость часто вас наполняет.

– Я счастливый человек, мадам. Мне очень везет, и я это знаю.

– C’est ça [90], – кивнула она. – Тут все дело в знании. Я стала по-настоящему счастлива, только когда погибла моя семья. Ужасно.