Фергюс Макнил - Убийство с первого взгляда

— Ты уверен?

Мендель широко развел в стороны руки:

— Но это разумное решение. Лейтона переводят, Поуп с Джексоном подхватывают его расследование того случая в Ширхэмптоне. Таким образом, у нас получается реальный дефицит кадров. — Он помолчал и потом прибавил: — Хотя должен заметить, что без Поупа мы бы как-нибудь и сами справились.

Харленд наклонился над столом и сложил руки перед лицом.

— То есть я нужен для того, чтобы заткнуть образовавшиеся дыры, — произнес он задумчиво.

Мендель смерил шефа неодобрительным взглядом и многозначительно сказал:

— Если бы я знал, что ты с таким энтузиазмом воспримешь это известие, я бы заглянул пораньше.

— Прошу прощения. Ты прав. — Харленд примирительно поднял руку. — Здорово будет вернуться к работе. Это главное.

Мендель кивнул:

— Завтра тебе, возможно, позвонят. Постарайся сделать вид, что удивлен, хорошо?

— Обязательно, — рассмеялся инспектор. Он потянулся за пультом и выключил телевизор, после чего внимательно взглянул на коллегу. — Ты заехал только затем, чтобы сообщить эту новость?

— По крайней мере, не для того, чтобы попить твоего чаю. — Мендель скорчил гримасу и отставил чашку. — Неудивительно, что сам ты пьешь кофе.

Харленд посмотрел на приятеля и медленно кивнул:

— Я ценю твою заботу. Ты ведь не был здесь целую вечность.

Повисло неловкое молчание — оба вспомнили тот, последний, раз, вскоре после трагической гибели Элис. Наконец Мендель нарушил тишину:

— Ну и чем ты занимался?

Харленд хотел ответить быстро, без раздумий, начал было говорить, но обнаружил вдруг, что не может подобрать слов. Он промычал что-то нечленораздельное и отвел взгляд.

— Грэхем, с тобой все в порядке? — спросил обеспокоенный Мендель.

— Да. — Сержант застал его своим вопросом врасплох. Харленд как раз думал о покойной супруге, но быстро взял себя в руки и заговорил — неуверенно, обдумывая каждое слово и фразу: — Я просто не привык иметь столько свободного времени… не привык столько находиться дома. Это мой первый настоящий отпуск, с тех пор как Элис…

Он все же смог произнести вслух ее имя. Это было хорошо.

— Должно быть, это нелегко. — Мендель понимающе кивнул. — Но ты же не сидишь без дела?

— Конечно, у меня тут разные дела, ты понимаешь… — Харленд умолк и горестно опустил голову. — Ходил на кладбище, первый раз за долгое время. Много думал…

И опять он не смог вымолвить ни слова, но сержант пришел на помощь.

— До сих пор не понимаю, как тебе удалось завоевать такую девушку, — задумчиво произнес он, разглядывая кружку.

— Что? — Харленд встрепенулся и уставился на приятеля.

— Понимаешь, — так же неспешно продолжил Мендель, — Элис была слишком хороша для такого типа, как ты. Я сразу об этом подумал, едва только ее увидел.

— Большое тебе спасибо. — Инспектор криво усмехнулся.

Мендель оторвался от изучения кружки:

— Признайся — тебе повезло.

Харленд кивнул, но улыбка быстро сползла с его лица.

— Только сейчас я себя везунчиком назвать не могу, — буркнул он, уставившись в пол.

— Как ты можешь так говорить? — Мендель неодобрительно взглянул на него. — Как вообще можно произносить такие вещи?

Харленда словно ударило током. Он вскинул голову. Разве не понятно, как он сейчас страдает? Какую испытывает боль от утраты супруги?

— Может быть, ты хотел бы вообще никогда с ней не встречаться? — продолжал наседать Мендель. — Думаешь, так было бы лучше?

Харленд долго смотрел в глаза приятелю, потом тихо покачал головой и сказал одно только слово:

— Нет.

— Я уж надеюсь, — вздохнул сержант. — Должен сказать тебе, Грэхем: ты чертовски умный парень, но порой говоришь такие глупости.

Они заказали по телефону пиццу и досмотрели фильм до конца. Мендель согласился перед уходом выпить еще одну кружку чая, но настоял на том, чтобы приготовить напиток самому.

— Очень важно дать ему как следует настояться, — объяснял он приятелю, прижимая пакетик с заваркой к краю кружки. — В противном случае у чая не будет аромата.

Харленд сидел, навалившись грудью на кухонный стол, и с сомнением глядел на сержанта.

— Вообще-то, я больше привык к кофе. Он помогает мне дольше бодрствовать.

— Ты многое потерял.

Харленд открыл заднюю дверь и вышел на свежий воздух. Там, стоя на ступеньке, он закурил последнюю на сегодняшний день сигарету.

— А что там с делом об убийстве в Северн-Бич? Судя по тому, что ты ни разу о нем не упомянул, особых успехов в расследовании не наблюдается.

Мендель встал рядом, так что его могучая фигура заслонила практически весь проход.

— Не наблюдается. Как ни грустно это признавать.

— А конкретнее?

— Ну… — Мендель поднес ко рту дымящуюся кружку. — Все ведь кончено, разве не так?

Харленд посмотрел на него и медленно кивнул:

— Думаю, что да. — Они действительно ничего больше не могли сделать, единственная надежда оставалась на тот мобильник. — По крайней мере, до тех пор, пока он не совершит еще одно убийство.

Раскрашивать игрушечных солдатиков было трудным делом. Он окунал тоненький — толщиной всего в полмиллиметра — конец кисточки в маленькую баночку блестящей черной краски, а затем аккуратно наносил ее на крошечное ружье маленького пехотинца. Весь сосредоточившись на работе, он едва дышал, не моргал и практически не шевелился — двигалась только рука с кисточкой. Когда все было закончено, он шумно выдохнул и поднес солдатика ближе к свету, чтобы обозреть результат своих трудов.

Это было прекрасно!

Он поставил солдатика на подоконник рядом с остальными и наклонился вплотную, чтобы рассмотреть с близкого расстояния. Их была целая коробка — двадцать четыре немецких пехотинца, — и все были тщательно раскрашены. Очень хотелось, чтобы они сохли не так долго, но отец сказал, это будет лучше для него: таким образом он научится терпению.

Он взял баночку из-под апельсинового джема, наполненную растворителем, и аккуратно поставил на старую газету, расстеленную на прикроватной тумбочке. Потом осторожно опустил в баночку кисть и долго завороженно наблюдал за тем, как с нее срываются крошечные завитки черной краски и, подобно дыму, только не поднимающемуся, а опускающемуся, тают в прозрачной жидкости. Осмотрел руки и, убедившись, что не запачкал их, завалился на спину на кровать и уставился в узорчатый оштукатуренный потолок, вдыхая приятные ароматы краски и растворителя.

Теперь это была его комната. В ней по-прежнему стояли две кровати, но ему больше не приходилось ни с кем ее делить. Он мог делать что заблагорассудится и когда заблагорассудится, и это было превосходно. Никто теперь не стонал по поводу вони, идущей от красок, никто не говорил ему убрать краски и прочее «барахло» обратно на свою половину. Собственно говоря, он мог даже пользоваться вещами Гэри, если только будет с ними очень осторожен и уберет обратно в шкаф, пока не заметила мать.