Максим Есаулов - Попытка к бегству

Он поднялся и подошел к окошку, начинающемуся на уровне его глаз. Ледогоров подумал, что иные офицеры позавидовали бы выправке этого странного «бомжа».

— Я уже спать лег, даже задремал, когда они подъехали. Такая жизнь, — он обвел подвал рукой, — вообще учит спать чутко. А тут — рев двигателя, скрип тормозов и все это — прямо над головой. Они курили и ругались. Я чувствовал запах сигарет. Говорили по-грузински. Один молодой, другой постарше. Молодой «наезжал» на второго. Тот нервничал и огрызался.

Петр Николаевич отошел от окошка.

— Я решил пойти…

— А почему именно по-грузински? Вы понимаете этот язык?

Хозяин усмехнулся.

— Ну, сказать, что понимаю — не могу. Но отличить от другого — вполне. Я когда-то служил в Поти. Так вот, я решил пойти к другому окошку. — Он кивнул в глубину подвала. — Там дом делает поворот и оно было как раз напротив машины. Я хотел посмотреть, кто это и не опасны ли они для меня. Мало ли что.

Он помолчал секунду.

— На полпути я услышал выстрелы. Сначала револьверные, потом из ТТ. Я …

— Стоп! Стоп! Стоп! — Ледогоров помахал рукой. — Вы еще и выстрелы различаете?

Петр Николаевич улыбнулся. Грустно. Одним уголком рта.

— Я когда-то был военным инструктором по стрелковому оружию. В Сирии, потом в Ливии. Майором, как и вы.

Он налил себе воды из пластмассовой бутылки.

— В общем, я ручаюсь: ТТ и револьвер большого калибра. Я домчался до окошка и увидел, как с крыши «мерседеса» спрыгнул парень и побежал в сторону арки. Левой рукой он придерживал правую за кисть.

Ледогоров встал и тоже подошел к окошку. На уровне его глаз пушистый серый котенок гонял по горячему асфальту пачку из-под «Винстона».

— В руках у него было что-нибудь?

Петр Николаевич пожал плечами.

— Самое темное время. Трудно разглядеть. Только силуэты и видно.

— Про руку-то увидели.

— Это когда он в полосу света от окон вбежал.

Котенок остановился и уставился на Ледогорова умными зелеными глазенками.

— А дальше?

— Дальше? Дальше из-за руля вывалился толстый мужчина и швырнул что-то в мусор. Я слышал, как ударило в железный край бака. После он начал стучать в окна и кричать…

— «Позвоны в скорую! Мылицыю нэ надо!» Это я знаю. — Ледогоров отвернулся от окна. — Узнать не сможете?

— Кого? Убежавшего? Нет, я же говорю…

— Понял. Спасибо. — Ледогоров замешкался на секунду у входа.

— Кстати, — Петр Николаевич коснулся его плеча. — Я утром посмотрел на «мерседес», так я его раньше видел. Больно номер приметный — 222.

— Где? Здесь во дворе появлялся?

— Нет. Я подрабатываю на «Московской-Товарной» и видел, как он заезжал на территорию. Несколько раз.

Ледогоров протянул Петру Николаевичу руку. Ладонь у того оказалась крепкой и широкой.

— Спасибо еще раз. Вы очень помогли. А можно личный вопрос?

— Водка, Снова печально улыбнулся Петр Николаевич. — Только водка. Когда человек опускается, в этом всегда виноват только он сам. Подняться вновь — почти не возможно. Я поздно это понял. Я угадал ваш вопрос?

На дворе поднялся ветер. Горячий и пыльный, он нес по земле обрывки газет и обломки веток. Прохожие отворачивались, защищая ладонями глаза. Небо приняло ядовито-синий оттенок. Котенок куда-то спрятался. Ледогоров оглянулся на подвальные окна и двинулся к ближайшей из парадных.

В зале «Василисы» вентилятор безнадежно «лопатил» плотные слои спертого воздуха. В углу трое молодых парней цедили пиво. Югов ворошил ложкой дымящийся харчо.

— Привет! — Ледогоров помахал Ксении. — Сделай сосиски с картошкой. И кофе, конечно.

Он рухнул за столик напротив Югова. Лицо того раскраснелось от валящего из тарелки пара.

— Как ты можешь есть это в такую жару?

— С аппетитом.

— Описал эпицентр взрыва?

— Как положено.

Ксения принесла кофе и сосиски, обильно политые кетчупом. Югов доел харчо и вытер салфеткой вспотевший лоб.

— Ты-то откуда? Его превосходительство тобой интересовался.

Ледогоров фыркнул.

— А он не помнит, что сам повесил на меня стрельбу на Некрасова! Я повторный обход делал.

Югов закурил.

— По-моему, он просто ищет повод к тебе прицепиться.

— Ну и черт с ним! — Ледогоров отломил кусочек упругой сосиски. — У нас с ним давняя любовь.

Югов пожал плечами.

— Смотри, аккуратней — подставит.

— Да и хрен с ним! Наконец уйду и буду жить нормально.

Кофе почти остыл и казался противно-теплым. Югов покачал головой каким-то своим мыслям и почесал жесткую пшеничную бороду.

— Это звучит лучше, чем есть на самом деле. Чего тогда сам не уходишь?

— Созреваю, — Ледогоров быстро доел пюре и потянулся за сигаретами. Пот, стекая со лба, противно щипал глаза.

— Все так думают, — улыбнулся Югов. — Впрочем, ладно. Накопал что-нибудь?

— В принципе — ничего. Разборка между «черными». Стрелок молодой, возможно, раненый в руку. Убежал на Басков. Вот и все.

Югов затушил сигарету в пепельнице и залпом допил свой сок.

— Да, не густо. А какой это дом по Баскову?

Ледогоров напряг память.

— Где-то угол с Радищева. А что?

Югов поднялся и снова почесал бороду.

— Хрен его знает. В доме напротив, на лестнице, малолетки тусуются. На подоконнике второго этажа. Я их гонял пару раз, «земля»-то моя. Окно на Басков выходит. Может, видели чего…

Он наморщил лоб.

— Юрка-«Шульц», Димон-«Джип», Светка Туманова и другие. Они там каждый вечер. Потереби их.

Ребята в углу перешли с пива на коньяк. Нос Ледогорова безошибочно определил поплывший по кафе аромат. Горло сдавил знакомый спазм. Замутило. На языке появился кислый привкус. Он торопливо сунул в рот новую сигарету и, махнув Ксении рукой, вышел под жгучее белое солнце, устало опускающееся за линию серых питерских крыш.

— Медленно! — лицо Артура выражало благородное недовольство. — Вторые сутки пошли, а сдвигов никаких! Григоренко недоволен! Грозился всех наказать! Ты к потерпевшему ездил?!

— Нет. Завтра собираюсь. — Ледогоров уставился на обвисший за окном тополь. Он знал, что Артур врет. Какое дело начальнику РУВД до заурядной разборки между кавказцами. К тому же без трупов. Ежедневно в районе «зависает» пять-десять «глухарей». На контроль ставятся только наиболее серьезные. Югов был прав. Артур целенаправленно готовил его «под слив».

— Ну вот! — Вышегородский картинно бросил ручку на стол. — Потерпевший двое суток не опрошен, а ты занят черте чем!

— Я повторный обход делал.

Ледогоров продолжал играть отведенную ему в этом спектакле роль. Все опера, сидящие на «сходке» понимали, что происходит. Вышегородский знал, что они понимают. Тем не менее все продолжали играть. Так было в милиции принято годами. Любой руководитель знает, в силу каких объективных причин его подчиненные не имеют возможности добиться результата, но он должен ругаться и «наезжать» на них, а они оправдываться и исправляться. Все это не влечет за собой никаких последствий, если только нет особой цели. Кого-то «слить».