Деннис Лихэйн - Ночь – мой дом

Самым жестоким трюком, который сыграл с ним Господь во второй половине двадцать восьмого, стали появления Эммы в его снах. Джо чувствовал, как ее нога пробирается между его ногами, вдыхал аромат ее духов, открывал глаза и видел ее в дюйме от себя, ощущал ее дыхание на своих губах. Он поднимал руки над матрасом, чтобы провести ладонями по ее голой спине. И тут его глаза открывались на самом деле.

Никого.

Лишь тьма.

И он начинал молиться. Он просил Господа позволить ей жить, даже если сам он никогда ее больше не увидит. Пожалуйста, пусть она будет жива.

Только, Господи, живой или мертвой, прошу Тебя, перестань посылать ее в мои сны. Я не могу терять ее снова и снова. Это чересчур. Это слишком жестоко. Господи, просил Джо, смилуйся надо мной.

Но Господь не сделал этого.

Эти появления будут продолжаться до конца заключения Джо в Чарлстаунском исправительном заведении.

Отец ни разу не являлся ему в снах. Но Джо его чувствовал — как никогда не чувствовал, пока тот был жив. Иногда Джо сидел на своей койке, раскрывая и закрывая часы, раскрывая и закрывая, и воображал себе разговоры, которые они могли бы вести, если бы все застарелые грехи и ожидания не стояли у них на пути.

Расскажи мне про маму.

Что ты хочешь узнать?

Кто она была?

Испуганная девчонка. Очень испуганная, Джозеф.

А чего она боялась?

Того, что вокруг.

Что это значит?

Она боялась всего, чего не понимает.

Она меня любила?

По-своему — да.

Это не любовь.

Для нее это была любовь. Не думай, будто она тебя бросила.

А что мне думать?

Она продолжала влачить существование ради тебя. Иначе она бы много лет назад нас покинула.

Я по ней не скучаю.

Забавно. А я скучаю.

Джо вперился во тьму: Я скучаю по тебе.

Мы довольно скоро увидимся.

Наладив работу тюремной винокурни, контрабанду и сопутствующую защиту, Джо обнаружил, что у него остается масса времени на чтение. Он прочел почти все в тюремной библиотеке, а это немалый подвиг, ибо библиотека в тюрьме славилась своей обширностью — спасибо Ланселоту Гудзону-третьему.

Ланселот Гудзон-третий был, на памяти поколений, единственным богачом, которого осудили на длительное заключение в Чарлстауне. Преступление Ланселота было совершенно возмутительным и вопиюще публичным: он столкнул свою неверную жену Кэтрин с крыши четырехэтажного особняка на Бикон-стрит прямо на головы людей, чинно двигавшихся вниз по холму Бикон-Хилл шествием по поводу Дня независимости. Даже брамины отставили свой костяной фарфор и решили, что если уж надо скормить туземцам кого-нибудь из высокородных собратьев, более удачного времени для этого не сыскать. Ланселот Гудзон-третий отсидел в Чарлстауне семь лет за непредумышленное убийство. Условия для него были не слишком тяжкими, но время все-таки тянулось долго, и скрашивали это время лишь книги, которые ему переправляли в тюрьму, с условием, что после его освобождения они в ней останутся. Джо прочел не меньше сотни томов из собрания Гудзона. Их легко было отличить, ибо в правом верхнем углу титульного листа тот мелко и малоразборчиво выводил: «Первоначально — собственность Ланселота Гудзона-третьего. Чтоб ты сдох». Джо читал Дюма, Диккенса и Твена. Он читал Мальтуса, Адама Смита, Маркса с Энгельсом, Макиавелли, «Записки федералиста» [18] «Записки федералиста» — сборник из 85 статей, написанных в 1787–1788 гг. Александром Гамильтоном, Джеймсом Мэдисоном и Джоном Джеем в поддержку Конституции США. и «Экономические софизмы» Бастиа. [19] Клод Фредерик Бастиа (1801–1850) — французский экономист либерального направления. Проглотив собрание Гудзона, он стал читать все, что попадало ему в руки, главным образом грошовые романы и вестерны, а также все газеты и журналы, которые дозволялись в тюрьме. Он стал своего рода специалистом, отлично умеющим догадываться, какие слова или фразы вымарала тюремная цензура.

Как-то раз, проглядывая номер «Бостон трэвелер», он наткнулся на статью о пожаре на автовокзале Восточной линии на Сент-Джеймс-авеню. Старая проводка начала искрить и подожгла рождественскую елку, установленную на станции. Вскоре запылало все здание. У Джо перехватило дыхание, когда он стал рассматривать фотографии с места катастрофы. В уголке одного из снимков виднелся шкафчик, где он прятал сбережения на всю оставшуюся жизнь, в том числе и шестьдесят две тысячи долларов с дельца в питсфилдском банке. Почерневший шкафчик лежал на боку, придавленный упавшей потолочной балкой.

Джо не знал, что хуже: ощущение, что он больше никогда не сможет дышать, или чувство, что его внутренности вот-вот запылают.

В статье утверждалось, что здание разрушено полностью. Ничего не удалось спасти. Джо в этом усомнился. Если у него будет возможность, когда-нибудь он разнюхает, кто из служащих Восточной автобусной линии рано ушел на пенсию и, по слухам, ведет роскошную жизнь за границей.

А до тех пор ему нужна будет какая-то работа.

Мазо ее предложил ему в конце зимы, в тот же день, когда сообщил Джо, что его апелляция продвигается весьма успешно.

— Скоро ты отсюда выйдешь, — поведал ему Мазо сквозь сетку.

— Позвольте спросить, насколько скоро? — поинтересовался Джо.

— К лету.

Джо улыбнулся:

— Правда?

Мазо кивнул:

— Но судьи обходятся недешево. Тебе придется отработать должок.

— Почему бы не считать, что мы в расчете, я ведь вас тогда не убил?

Мазо сощурился; в кашемировом пальто и шерстяном костюме с белой гвоздичкой в петлице и белой шелковой лентой на шляпе он выглядел весьма элегантно.

— По рукам. Кстати, наш общий друг мистер Уайт производит много шума в Тампе.

— В Тампе?

Мазо кивнул:

— У него там еще осталось несколько заведений. Я не могу их прибрать к рукам, потому что там есть доля ньюйоркцев, а они дали мне понять, что сейчас мне лучше с ними не связываться. Он возит ром с юга, по нашим же маршрутам, и с этим я тоже ничего поделать не могу. Но поскольку он залез на мою территорию и здесь, ребята из Нью-Йорка дали нам разрешение его выдавить.

— До какой степени выдавить? — уточнил Джо.

— Они позволили все, кроме убийства.

— Ладно. И что ты собираешься делать?

— Не я. Это будешь делать ты, Джо. Я хочу, чтобы ты перехватил там власть.

— Но Тампой заправляет Лу Ормино.

— Он решит, что ему больше не нужна эта головная боль.

— И когда он так решит?

— Минут за десять до того, как ты туда явишься.

Джо немного подумал.

— Значит, Тампа?

— Жаркое местечко.

— Мне плевать, жаркое или нет.

— В таком жарком ты еще никогда не бывал.

Джо пожал плечами: старик обожал преувеличивать.