Деннис Лихэйн - Ночь – мой дом

— Мне понадобится там кто-то, кому я могу доверять, — проговорил Джо.

— Я знал, что ты так скажешь.

— Ну и?

Мазо кивнул:

— Все готово. Он там уже шесть месяцев.

— Где ты его нашел?

— В Монреале.

— Шесть месяцев? — произнес Джо. — И давно ты все это затеял?

— Еще с тех пор, как Лу Ормино начал утаивать от меня часть моей доли, а Альберт Уайт явился подобрать остальное. — Он наклонился вперед. — Если ты отправишься туда и сделаешь все как надо, до конца своих дней ты будешь жить как король, Джо.

— А если я возьму там управление на себя, мы станем равными партнерами?

— Нет, — ответил Мазо.

— Но с Лу Ормино вы равные.

— Сам увидишь, чем это вот-вот кончится.

Мазо воззрился на Джо сквозь решетку, и тот увидел его истинное лицо.

— Сколько же мне тогда причитается?

— Двадцать процентов.

— Двадцать пять, — сказал Джо.

— Отлично, — отозвался Мазо, чуть сверкнув глазами: Джо понял, что старик согласился бы отдавать ему и тридцать. — Но сначала заработай их.

Когда Мазо предложил, чтобы Джо возглавил его западнофлоридский филиал, он предупредил его, что места это жаркие. Но Джо все равно не был готов к волне зноя, которая встретила его, когда он вышел из поезда на платформу вокзала Тампы августовским утром 1929 года. На нем был летний клетчатый костюм, жилет к которому он оставил в чемодане, пиджак он снял и повесил на сгибе локтя, узел галстука ослабил, но, пока носильщик выносил его вещи, он покрылся потом, не успев даже докурить папиросы. Он снял шляпу, опасаясь, что в такую жару напомаженные волосы испачкают шелковую подкладку, но вскоре снова надел ее, чтобы защитить череп от раскаленных солнечных игл.

И дело было не только в солнце, которое белело высоко в небе, где не видно было ни единого облачка, словно их тут вообще не существовало: влажность здесь была как в джунглях.

Другие мужчины, сошедшие с поезда, тоже сняли пиджаки; некоторые стянули жилеты и галстуки, а также закатали рукава. Одни красовались в шляпах, другие предпочитали обмахиваться ими. Пассажирки были в бархатных шляпах с широкими полями, фетровых шляпках-клоше или чепцах с полями козырьком. Некоторые бедняжки предпочли еще более тяжелые материи и уборы. Иные щеголяли в креповых платьях и шелковых шарфах, но, судя по всему, те доставляли им мало радости: лица у них горели, аккуратно уложенные волосы растрепались, сбившиеся шиньоны некстати обнажали заднюю часть шеи.

Местных жителей легко было отличить: мужчины здесь носили скиммеры (широкополые соломенные шляпы с низкой тульей), рубашки с коротким рукавом и габардиновые брюки. Ботинки у них были двухцветные, как и у большинства мужчин в ту эпоху, но отличались большей яркостью, чем у пассажиров, сошедших с поезда. Если женщины здесь и носили головные уборы, то это были легкие соломенные шляпки. Они предпочитали очень простые платья и много белого цвета. Мимо Джо прошла женщина в слегка поношенной белой юбке и такой же блузке. Но, подумал Джо, господи помилуй, какое под ними тело, как оно движется под тонкой тканью! Джо подумалось: рай — это где сумерки и нега, где руки и ноги слегка прикрыты и текут, как вода.

Видимо, от жары реакция у него замедлилась, поскольку женщина успела заметить, что он на нее смотрит: раньше его никогда на этом не ловили. Но эта бронзово-смуглая женщина — мулатка, а может, даже и негритянка, он не мог сказать точно, — бойко сверкнула на него глазами и продолжала путь. Может, виновата была жара, а может, два года в тюрьме, но Джо не мог оторвать глаз от ее тела, двигавшегося под тонкой тканью. Ее бедра колыхались такими же лениво-томными движениями, как и ее задница, — настоящая музыка, в создании которой участвовали кости и мышцы ее спины. «Господи боже ты мой, — подумал он, — я слишком долго просидел за решеткой». Ее темные, похожие на проволоку волосы были собраны в пучок на затылке, но одинокий локон падал ей на шею. Она повернулась, чтобы пронзить Джо взглядом. Он опустил глаза, прежде чем этот взгляд достиг его. Он чувствовал себя девятилетним мальчишкой, которого застукали за дерганьем девчонок за косички на школьном дворе. А потом он удивился: «Чего мне стыдиться? Она же посмотрела в ответ, правда?»

Когда он снова поглядел в ту сторону, она уже затерялась в толпе на другом конце платформы. Он хотел сказать ей: тебе незачем меня бояться. Ты никогда не разобьешь мое сердце, а я не разобью твое. С этим покончено навсегда.

Эти два года Джо провел, привыкая к мысли, что Эмма мертва и что он никогда больше никого не полюбит. Возможно, когда-нибудь он и женится, но это будет расчетливый союз, который позволит ему подняться на более высокую ступень в его профессии, а кроме того, подарит ему наследников. Ему нравилось само звучание этого слова — наследники . У рабочего класса — сыновья. У преуспевающих людей — наследники. А пока он будет пользоваться шлюхами. Может быть, та женщина, которая бросила на него нескромный взгляд, как раз шлюха, играющая в невинность. Если так, он обязательно ее попробует. Прекрасная мулатка, отлично подходящая для принца преступного мира.

Когда носильщик поставил перед Джо его вещи, он заплатил ему банкнотами, которые успели стать такими же влажными, как и все остальное. Ему сказали, что на станции его встретят, но он и не подумал спросить, как его вычислят в толпе. Он произвел неспешный разворот на месте, высматривая мужчину, который выглядел бы достаточно сомнительной личностью, но вместо этого увидел, как та самая мулатка идет обратно по платформе в его сторону. Сбоку у нее выбилась еще одна прядь, и она смахнула ее со щеки свободной рукой. Другой рукой она держала под локоть парня-латиноса в скиммере, в желтовато-коричневых шелковых штанах с наглаженными острыми стрелками и в белой рубашке без ворота, застегнутой сверху донизу. В такую жару лицо мужчины оставалось сухим, как и его рубашка, даже верхняя ее часть, где пуговица впивалась ему в шею под кадыком. Он двигался, так же плавно покачиваясь, как и женщина.

Они миновали Джо, разговаривая по-испански, слова вылетали у них из уст быстро и легко, и женщина метнула на Джо самый быстрый из взглядов, такой быстрый, что он, может быть, просто вообразил его себе, хотя нет, вряд ли. Мужчина указал на что-то впереди них, проговорил что-то на своем стремительном испанском, и оба они фыркнули, и вот они уже прошли.

Он повернулся, чтобы еще раз попытаться высмотреть того, кто должен его здесь подобрать, — как вдруг кто-то проделал именно это: подхватил его и оторвал от платформы, словно он весит не больше мешка с грязным бельем. Он посмотрел вниз, на две мясистые ручищи, обхватившие его за талию, и вдохнул знакомый запах сырого лука и одеколона «Арабский шейх».