Иэн Рэнкин - Крестики-нолики

Я ждал, ждал целыми часами, целыми днями, без пищи и воды, а стоило мне закрыть глаза, как из стен и потолка раздавался звук, похожий на тот, что издает застрявший на пустой волне, но включенный на полную громкость приемник. Я лежал, зажав уши руками.

Отстаньте, ублюдки, отстаньте, отстаньте!

Вы ждете, что я сломаюсь? Как бы не так! Ведь, если я не выдержу, пойдет прахом моя армейская карьера, окажутся напрасными муки многомесячной подготовки. Поэтому я громко пел самому себе песенки. Я царапал ногтями рисунки на стенах камеры, мокрых и заплесневелых, и выцарапал там свою фамилию в виде анаграммы: Е. БРУС. Я играл в уме в разные игры, придумывал ключи к решению кроссвордов и короткие лингвистические шутки.

Выживание я превратил в игру. Мне приходилось постоянно напоминать себе о том, что, в каком бы мрачном свете ни рисовалось мне будущее, все это только игра.

И еще я думал о Риве, который меня об этом предупреждал. Для нас действительно придумали нечто грандиознее. Рив был, пожалуй, единственным человеком в подразделении, которого я мог считать своим другом. Я спрашивал себя, не его ли тело проволокли по полу за дверью моей камеры. Я за него молился.

По прошествии какого-то времени мне принесли еду и кружку бурой воды. Еда выглядела так, словно ее зачерпнули из грязеотстойника и сразу просунули в маленькое отверстие, которое внезапно образовалось в моей двери и столь же внезапно исчезло. Силой воображения я заставил эти холодные помои превратиться в бифштекс с двумя видами овощей, после чего положил полную ложку этого лакомства в рот и тотчас же выплюнул все обратно. Попытался напиться. Вода отдавала железом. Я демонстративно вытер рукавом подбородок. Я был уверен, что за мной наблюдают.

— Передайте мои поздравления повару! — крикнул я.

Потом я почувствовал, что проваливаюсь в сон, будто в яму.

Я очнулся в воздухе. В этом не было никакого сомнения. Я находился в вертолете, и струя воздуха била мне прямо в лицо. Постепенно я пришел в себя и открыл глаза в кромешной тьме. На голове у меня было что-то вроде мешка, а руки связаны за спиной. Я чувствовал, как вертолет то резко снижается, то вновь набирает высоту.

— Очухался, что ли? — Кто-то ткнул меня прикладом.

— Да.

— Отлично. Тогда сообщи мне наименование твоего полка и подробности задания. Нам некогда с тобой возиться, сынок. Так что лучше выкладывай все сейчас.

— Отвяжись!

— Надеюсь, ты умеешь плавать, сынок. Сейчас у тебя будет отличная возможность поплавать. Мы находимся примерно в двухстах футах над Ирландским морем и собираемся выпихнуть тебя из этой треклятой вертушки со связанными руками. Ты шмякнешься о воду, точно о бетонное покрытие, соображаешь? Либо помрешь, либо будешь оглушен. Рыбы сожрут тебя заживо, сынок. А твой труп никогда не найдут — во всяком случае, здесь. Ты понимаешь, что я говорю? Голос был казенный, деловитый.

— Да.

— Отлично. Итак, наименование твоего полка и подробности задания.

— Отвяжись! — Я старался не выдавать своего волнения. Статистика несчастных случаев пополнится еще одной жертвой — гибель во время учений, никаких вопросов. Я разобьюсь о поверхность моря, как лампочка о стену.

— Отвяжись! — повторил я, твердя про себя нараспев: это игра, всего лишь игра.

— Это не игра, уверяю тебя. Теперь не игра. Твои друзья уже раскололись. А один из них — кажется, Рив — раскололся, так сказать, в буквальном смысле. Ну ладно, ребята, бросайте его!

— Постойте…

— Приятного купания, Ребус!

Чьи-то руки схватили меня за ноги и за туловище. Во тьме мешка, насквозь продуваемый яростным ветром, я начал сознавать, что совершаю серьезную ошибку.

— Постойте…

Я почувствовал, что вишу в воздухе, в двухстах футах над уровнем моря, и чайки, пронзительно крича, требуют сбросить меня вниз.

— Постойте!

— Что, Ребус?

— Снимите хотя бы этот чертов мешок! — Доведенный до отчаяния, я уже вопил.

— Бросайте ублюдка!

И тут они выпустили меня из рук. На мгновение я будто завис в воздухе, а потом камнем полетел вниз. Я падал в пустоте, связанный, как рождественская индейка. Секунду или две я летел, крича, а потом упал на землю.

Я упал на твердую землю.

И лежал, пока вертолет не приземлился. Со всех сторон доносился смех. Вновь звучала иностранная речь. Меня приподняли и поволокли в камеру. Я был рад, что на голове у меня мешок. Благодаря ему никто не видел, что я плачу. Набегая волнами, ужас и облегчение пронизывали меня, как электрические разряды, с головы до кончиков пальцев.

За мной с шумом захлопнулась дверь. Потом я услышал за спиной какое-то шарканье. Чьи-то руки возились с узлами моих веревок. Вот мешок полетел в сторону, и через несколько секунд, привыкнув к свету, я вновь обрел зрение.

И с изумлением увидел перед собой лицо, которое показалось мне моим собственным. Еще один неожиданный поворот в игре. Потом я узнал Гордона Рива — в тот же миг он узнал меня.

— Ребус? — вымолвил он. — А мне сказали, что ты…

— Про тебя мне сказали то же самое. Ну как ты, дружище?

— Отлично. Господи, как я рад тебя видеть!

Мы обнялись, слабые, как дети, с восторгом ощущая дружескую, человеческую близость, обоняя запахи страдания и стойкости. У него в глазах были слезы.

— Это и вправду ты, — прошептал он. — Мне это не снится.

— Давай сядем, — предложил я. — Ноги почти меня не держат.

Если честно, то это он не очень твердо держался на ногах, опираясь на меня как на костыль. Он с удовольствием сел.

— Расскажи о себе, — попросил я.

— Какое-то время я поддерживал форму. — Он похлопал себя по ноге. — Делал отжимания и прочие дурацкие упражнения. Но вскоре начал валиться с ног от усталости. Меня пробовали пичкать галлюциногенами. Мне и теперь невесть что мерещится прямо наяву.

— А меня усыпили каким-то снотворным.

— Нет, не наркотики — совсем другое дело. А еще есть автоматический шланг. Меня, по-моему, раз в день обливали. Вода ледяная! И, кажется, я ни разу не успел обсохнуть.

— Как ты думаешь, сколько времени мы здесь находимся?

«Неужели я выгляжу таким же больным, как он? — думал я. — Не может этого быть!» О падении с вертолета он не упомянул. Я решил об этом помалкивать.

— Слишком долго, — ответил он. — Просто чертовски долго!

— Ты же всегда говорил, что для нас готовят нечто особенное. А я тебе не верил, прости господи!

— Я не совсем это имел в виду.

— И все же они интересуются именно нами.

— То есть?

В тот момент моя смутная догадка переросла в уверенность:

— Ну, когда наш часовой в ту ночь заглянул в палатку, у него в глазах не было удивления, а страха и подавно. По-моему, те двое знали обо всем с самого начала.

— Чего же они, собственно, от нас хотят?